Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

(Из рескрипта Екатерины II П. А. Румянцеву от 27 августа 1770 г.)

После сражения при Кагуле верховного визиря Халил-бея стало не узнать. Был полон воинственной страсти, потрясал саблей, угрожая русским беспощадным уничтожением, и вдруг сник. Истощился. Словно проткнутый гвоздем бычий пузырь.

Войска его отступали, и он оказался беспомощным остановить бегущие толпы, организовать сопротивление противнику. Переправившись через Дунай, в Исакчу, неудавшийся полководец укрылся в своем шатре и, сказавшись больным, приказал никого не принимать, кроме казначея и начальника местного гарнизона. А сей начальник Али-паша, человек опытный в военных делах, со здравым разумом, уже был тут как тут. Его погнала к нему страшная весть, доставленная с той стороны Дуная бежавшими пашами.

— О визирь, — сказал он, желая утешить несчастного повелителя, — все в руках Аллаха. Еще, видно, не пришло время, чтобы русские были повержены в прах.

— Ты прав, дальновидный паша, — сказал в ответ Халил-бей. — Хотя я и послан султаном победить русских, Аллах определил их судьбу иначе.

Визирь попросил Али-пашу взять в свои руки руководство переправой остатков войск с левого на правый берег Дуная, собрать их в один лагерь и тем положить начало к восстановлению боеспособности армии.

— Я возьму все это в свои руки, о визирь! — пообещал Али-паша.

— Попутно постарайтесь усилить своими янычарами придунайские крепости: нельзя допустить, чтобы они попали русским.

— И это сделаю, о визирь!

— Знайте же, — предупредил Халил-бей, — я болен и все надежды возлагаю на вас. Да поможет вам Аллах!

Недуг верховного визиря был не таким уж опасным, как мог показаться его служителям. Обычное нервное потрясение. В обществе наложниц и милых танцовщиц, которые еще оставались в Исакче, он быстро утешился, хотя и продолжал не показываться в лагере. В его покои вход по-прежнему разрешался только двоим — казначею да начальнику гарнизона. Последний обычно приходил с докладом о положении на театре войны.

Положение представлялось удручающим. Турецкие войска отступали всюду. Русские уже овладели Измаилом, Килией, угрожали другим крепостям. Крепость Бендеры, обложенная армией Панин-паши, еще держалась, но судьба ее была предрешена…

Неудачи подорвали воинственный дух мусульман. Все только и думали, как бы поскорее вернуться к своим семьям. Многие спаги уже распродали своих лошадей. В войсках усиливались волнения. Янычары распускали слух, что во всем виноват он, верховный визирь, и надобно, мол, поставить на его место другого. Брожение в войсках еще больше усилилось, когда дошла весть об уничтожении русскими турецкого флота в Чесменской бухте. Ходили слухи, что в Константинополе против султана якобы восстала часть горожан, намеревавшаяся свергнуть его с престола.

— О великий визирь, — говорил Али-паша, — я не вижу иного пути, как искать с русскими мира. Езжайте в Константинополь, упросите султана. Только вы один можете возбудить в нем желание к прекращению войны.

Визирь уклончиво отвечал, что у султана есть другие советники, которые без него могут внушить ему мысль о мире. На другой день после этого разговора он написал письмо брату Осман-бею, своему наместнику в Константинополе. Он писал, что Оттоманская империя находится сейчас в таком положении, что ему, Осман-бею, надобно именем визиря призвать муфтия [31] Муфтий — духовное лицо у мусульман, соответствующее христианскому епископу или митрополиту. и других государственных мужей склонить султана к миру.

Только спустя две недели Халил-бей узнал, какие ужасные последствия вызвало его письмо. Исполняя волю старшего брата, Осман-бей собрал совет главных лиц и, пользуясь присутствием на нем самого султана, смело заявил, что войну с Россией надо кончать, поскольку эта война ничего не даст империи, кроме страданий и унижения. Султан налился страшным гневом. Подойдя к наместнику, он выхватил саблю и одним махом срубил ему голову.

Расправа султана с наместником визиря, выступившим за мир, вызвала в Исакче настоящую бурю. Янычары завладели Магометовым знаменем и стали собираться в поход на Константинополь для свержения зарвавшегося монарха. Визирь оказался бессильным подавить бунт. Положение спас армейский казначей, пользовавшийся всеобщим доверием. Пугая янычар приходом русских в Константинополь, покорением ими всей империи, он уговорил их остаться на Дунае защищать Исакчу. Согласившись, янычары, однако, потребовали, чтобы казначей сам поехал к султану и передал их требования, которые заключались в следующем: 1) вернуть в прежнее достоинство бывшего визиря Муссина-Заде, пострадавшего за высказывания против объявления войны России; 2) употребить все средства к заключению мира; 3) освободить русского посла Обрескова и его свиту, находящихся под стражей, и отдать им должные почести; 4) считать отныне русских лучшими приятелями Порты.

Открыто отвергнуть требования янычар султан побоялся. Проще было отвести удар от себя на Диван [32] Диван — совещательное собрание сановников при султане. . Там много умов, и янычары не так обозлятся, когда узнают, что продолжения войны желают все сановники. Однако добиться желаемого решения от Дивана оказалось делом непростым даже для него, «величайшего из величайших», «страшнейшего из страшнейших». На своем заседании Диван высказался в пользу мира. Чтобы заставить принять угодное ему решение, султану пришлось пойти на открытые угрозы. После того как с заседания были удалены наиболее рьяные сторонники прекращения войны, Диван наконец сделал то, что от него требовали сделать. Кстати, к тому времени янычары уже притихли и походом на Константинополь больше не угрожали.

Между тем Халил-бей, павший в глазах всей армии, оставил Исакчу и со своими наложницами переселился в Бабадаг. Здесь его навестила группа пашей. Военачальники предложили ему попытаться провести наступательные операции за Дунаем силами оставшихся там войск. Халил-бей выслушал их с выражением человека, не понимающего, как люди не могут познать истину, в которую он сам давно уже вник.

— Мы были там со всей армией и то не смогли противостоять русским, — сказал он. — Можно ли надеяться на успех, когда от армии почти ничего не осталось?

Армия разваливалась все больше и больше. За последнее время усилилось дезертирство. Многие спаги тайно уходили в родные места. Собственно, Халил-бея это уже не волновало. Он знал, что султан не простит ему поражения при Кагуле, и ждал себе замену. И замена пришла.

Однажды в Бабадаг приехали из Константинополя каймакам [33] Каймакам — начальник уезда, полковник (тур.). и трехбунчужный паша по имени Капиджи. Оставив каймакама у въезда в лагерь, Капиджи-паша нашел в городе главных военных начальников и показал им фирман о смене верховного визиря. Поднимать бунт из-за этого никто не собирался, и все направились с фирманом в ставку Халил-бея.