Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

Мирные отношения с татарами как будто налаживались. Но вот с турками… До мира с турками было еще далеко.

Усиливая нажим на турок, очищая от них левобережье Дуная, Румянцев в то же время не оставлял мысли войти с ними в переговоры и положить конец войне. Полагаться на посредничество европейских держав не приходилось. Их действия в этом направлении представлялись неискренними. Призывая воюющие стороны к миру, они вместе с этим тайным образом подливали масла в огонь.

— Мне нужен офицер, хорошо знающий турецкий язык, — сказал однажды Румянцев дежурному генералу. — Найдите такого и пришлите ко мне.

В тот же день ему представили секунд-майора Петра Ивановича Каспарова. Крутолобый, чернявый, с глубоко запавшими умными глазами, он сразу внушил к себе доверие главнокомандующего.

— Откуда знаете турецкий?

— От пленного турка, который с прошлой войны жил в нашем имении.

— Еще каким владеете?

— Немецким, французским, английским.

— Добро! — Румянцев пригласил его сесть и продолжал. — У меня для вас важное поручение. Вы должны переправиться через Дунай, прибыть в ставку визиря и передать ему от меня письмо.

— Слушаюсь, ваше сиятельство.

Румянцев стал разъяснять значение поручения. Он, Каспаров, должен ехать не просто курьером, он должен повести себя как настоящий дипломат, всеми своими поступками работать на то, чтобы склонить турок к поискам мира. Содержание письма, которое следовало доставить визирю, было связано как раз с этой проблемой.

— Пока письмо не запечатано, — сказал Румянцев, — вы должны его прочитать. Это поможет вам яснее представить рамки своего поведения в ставке верховного визиря.

Письмо было не очень длинным. В нем Румянцев старался убедить верховного визиря в бесперспективности для турок продолжения войны, указывал на истинные причины кровавого раздора между соседствующими империями. «Кто не признает, — писал он, — что настоящая война возымела начало свое не от собственного произволения Порты, или же признания в ней нужды самим его султанским величеством, но от постороннего и ненавистного коварства злобствующих людей к славным, общеполезным делам ее императорского величества, кои помрачили истину и сюрпренировали добрую веру Оттоманской Порты. Им в существе нужно только было вооружить обе великие и сильные империи, одна на другую, и довесть их до разрыва, дабы они тщетною на обе стороны войною взаимно истощились, мало, впрочем, заботясь, кто в поверхности войны останется, лишь бы только они до своих коварных и обеим сторонам равно для переду вредных замыслов через то достигнули…» В качестве доказательства проявления со стороны Порты доброй воли Румянцев просил освободить из заточения русского посланника Обрескова и его свиту.

— Я понял все и постараюсь выполнить поручение вашего сиятельства, — заверил Каспаров, прочитав письмо.

— Вам будут содействовать два начальника из турков, которых освобождаем из плена, — сказал Румянцев. — Разговор с ними уже был, они согласны.

Каспаров принял от главнокомандующего письмо, взял с собой освобожденных пашей и выехал.

Румянцев рассчитывал, что его агент вернется не позже чем через неделю. Но назначенное время прошло, а его все не было. Прошло в ожидании еще несколько дней. Им стало овладевать беспокойство: в стане противника немало одержимых, которым ничего не стоит вонзить кинжал в любого русского…

На одиннадцатый день он услышал наконец в приемной знакомый, чуть простуженный голос. Не выдержал, сам открыл дверь.

— Каспаров, почему не заходишь?

Они обменялись рукопожатиями.

— Садись и рассказывай, — потребовал Румянцев. — Старайся ничего не упустить.

Каспаров выложил на стол письмо визиря и начал подробно докладывать о своем необычном путешествии. Прежде чем плыть за Дунай, он по совету сопровождавших его пашей, освобожденных из плена, обратился за содействием к коменданту Измаила. Тот снесся с начальником войск в Тульче, получил согласие и только после этого дозволил ему, Каспарову, ехать по назначению. При въезде в Тульчу Каспарова встретил представитель верховного визиря, который строго предупредил ехавших с ним пашей, чтобы те не говорили народу о падении Бендер. В городе пленных пашей взяли под стражу, а его, Каспарова, проводили на квартиру начальника войск, который принял его с подчеркнутой вежливостью, угощал кофе и трубкой. На третий день пребывания у этого хлебосольного начальника к нему прибыл секретарь визиря. Спросив, не поручено ли что-нибудь передать устно, и получив отрицательный ответ, он взял от него, Каспарова, письмо и исчез. Прошло еще два дня. Наконец Каспарову было дозволено прибыть в ставку рейс-эфенди. Здесь его угостили обедом, а уж потом повели к самому верховному визирю.

Ответ визиря ничего конкретного не содержал. В нем было много туманной неопределенности. «Вы, — писал он, — как первый предводитель войск Российской империи, сожалея о несчастий столь многих бедных подданных, изволили прислать к нам с майором Петром Ивановичем ваше запечатанное письмо, в котором уведомляете об искренней своей склонности к миру, освобождению министра вашего Обрескова и свободной отсылке его в ваш лагерь; и что ее императорское величество по своей великой милости и милосердию весьма склонна отвратить вражду и войну от сих обеих империй и установить вместо того вечную дружбу и доброе согласие… И как помянутый министр задержан был по нашим законам и древним учреждениям, то для рассуждения и посылки его в ваш лагерь, также и для склонности вашей к миру, нужно было, чтобы послал я содержание письма вашего к его высокому величеству, величайшему и страшнейшему императору, моему всемилостивейшему самодержцу и государю, который изливает на весь свет свои милости и щедрость и милосердие и который есть величайший между государями — чтоб о том уведомить его добрую и высокую волю; и для того тотчас писал я о сем к славнейшему подножию его высокого величества».

— Я не думаю, чтобы в ближайшее время могло что-нибудь измениться, — сказал Румянцев, выслушав текст письма. — Султан все еще не в состоянии продрать глаза и посмотреть на вещи здраво. Впрочем, все могло быть иначе, если бы не совали свой нос в распри между нашими империями французы и некоторые другие.

Румянцев оказал достойное внимание турецкому чиновнику, сопроводившему Каспарова в русский лагерь. Он поручил ему словесно передать верховному визирю самые добрые пожелания, подарил 100 червонцев, дозволил взять с собой четверых пленных турок, затем приказал вывести его из лагеря и переправить на ту сторону Дуная.