Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

— Мы ответили на все ваши вопросы, — сказали гостю, — а теперь просим ответить на наши. Привезли ли нам деньги?

— Какие деньги?

— Без которых не можем воевать, не можем жить.

— Судя по образу вашего времяпрепровождения, вы не очень-то нуждаетесь в средствах, — с усмешкой кивнул на игорный стол Дюмурье.

— Мы требуем, чтобы Франция назначила нам денежное содержание.

— Именем Франции я не могу обещать вам денег для игры в фараон. Больше того, я напишу своему правительству, чтобы оно прекратило денежные выдачи даже тем, кому оно помогало до сих пор.

В зале поднялся невероятный шум. Французского агента, однако, это не смутило. Он сделал легкий поклон и преспокойно зашагал к выходу. Уже на лестнице его догнал Сапега.

— Ах, сударь, — заговорил он, — вы не можете представить, как я огорчен поведением своих соотечественников! Но вообще-то, — продолжал он уже по дороге в гостиницу, — это милые люди. Вы не знаете поляков. Поляки не любят, чтобы ими повелевали. Поляки охотно покоряются одной только власти — власти слабого пола. Я уже распорядился послать за графиней Мнишек. Вы увидите, все будет улажено, стоит только ей приехать.

Дюмурье позволил себе усомниться.

— Вы не знаете пани Мнишек! — даже обиделся Сапега. — Первая дама Польши! Красавица и великая умница. Стоит с ней поговорить, и вы будете покорены ею.

— Что ж, увидим… — промолвил Дюмурье, уступая настояниям князя. Он имел слабость к красивым женщинам.

Графиня Мнишек оказалась действительно такой, какой ее описал Сапега. Обаятельная, темпераментная, ослепляюще красивая, она довольно быстро уговорила Дюмурье отказаться от своего намерения вернуться во Францию. Потом взялась за предводителей конфедератов. Она сумела восстановить нарушенный между ними мир, заставила Пулавского признать общую конфедерацию, отказаться от мести к Потоцкому. А главное, она взяла со всех слово беспрекословно выполнять все приказания военного представителя французского правительства.

Сделав свое дело, графиня Мнишек уехала домой, а господин Дюмурье принялся за дело, ради которого приехал, — готовить конфедератов к решающим сражениям.

В Молдавию пришли осенние холода. Посохли, пожухли травы на лугах, посветлели леса. Правда, днем еще пригревало, но после пробития зори к легким парусиновым палаткам со стороны Прута наползал такой промозглый туман, что некоторые не выдерживали, поднимались со своих лож и шли греться к кострам.

Суровость осени первыми почувствовали конники. Лошади плохо ели засохшую на корню траву, худели на глазах. Особенно страдали карабинерные полки. Карабинеры представляли в армии тяжелую конницу, имели на вооружении помимо палашей и пистолетов еще и карабины. Лошади у них были тяжелой породы и годились больше для парадов, нежели для дела. Чтобы содержать их в теле, надобно было постоянно давать им овес. А где взять столько фуража, когда обозы не успевают завозить даже продовольствие для людей? Да и то сказать, была бы хоть польза от такой кавалерии! Пользы почти никакой… Амуниция карабинера была настолько отяготительной, что тот никак не мог угнаться за турецким или татарским всадником. К тому же, не получая достаточного фуража, тяжеловесы часто превращались в обыкновенных кляч, которые, случалось, и подыхали на лугах, куда их пускали пастись.

В отличие от чинов военной коллегии Румянцев не питал уважения к тяжелой кавалерии и старался всячески от нее избавиться. Еще весной он большую часть ее отправил в Польшу и вот теперь собирался рассчитаться с оставшимися двумя полками, переформировать их в драгунские. За разрешением совершить оное он обратился через голову военной коллегии непосредственно к императрице. Склоняя ее в пользу переформирования полков, он писал, что драгуны, как род войск, имеют перед карабинерами огромные преимущества, поскольку их можно использовать как в конном, так и пешем строю.

Положение в районах боевых действий опасений не вызывало. Правда, со вступлением в должность нового визиря турки пытались оживить свои действия, но быстро выдохлись. Действуя отдельными корпусами, русская армия продолжала прочно удерживать инициативу.

Героем событий на этот раз оказался князь Репнин. После Кагульского сражения ему покорились три неприятельские крепости — Измаил, Килия и Аккерман. Собираясь на совещания, генералы не давали ему прохода — все допытывались, как он мог одержать такие важные победы?

— Я нахожу с турками общий язык, — отшучивался Репнин, — потому и не оказывают мне сильного сопротивления.

— Но Килия оборонялась крепко!

— Оборонялась, а все ж до штурма дело не дошло.

Действия корпуса Репнина по овладению Килией Румянцев счел нужным разобрать на военном совете как пример сочетания умелой тактики и благоразумного подхода к интересам жителей осаждаемых крепостей.

Килия оборонялась четырехтысячным гарнизоном с 68 орудиями. Подойдя к этой крепости и обозрев ее положение, Репнин назначил для первой батареи местом в 80 саженях от гласиса [35] Гласис — пологая земляная насыпь перед наружным рвом укрепления. и приказал с этого места рыть траншею в левую сторону, другую же батарею, главную, приказал заложить против ворот.

Турки предпринимали отчаянные вылазки в надежде воспрепятствовать осадным работам. Каждая вылазка стоила им многих десятков убитых и раненых, осаждавшие же при этом не несли никаких потерь.

После того как подготовительные работы к штурму были закончены, Репнин направил в крепость пленного турка с воззванием к гарнизону сложить оружие, за что гарантировал гражданскому населению жизнь и свободу, а янычарам возможность уйти за Дунай к своим, разумеется без оружия. Реакция на воззвание последовала ровно через полчаса: турки открыли по осаждавшим сильную пушечную пальбу. Тогда Репнин подал команду своим батареям. Едва прогремел первый залп, как из крепости стали доноситься душераздирающие вопли. Репнин приказал прекратить огонь и послал к противнику второго парламентера. На этот раз турки оказались сговорчивее. Начальник гарнизона попросил трое суток на размышление.

— Никаких суток, — воспротивился Репнин, — могу дать только шесть часов.

Осада продолжалась. Незаметно наступил вечер. Шестичасовой срок, отпущенный туркам, кончился. Бомбардиры вновь заняли места у пушек. Репнин уже собирался дать команду к открытию огня, но тут из ворот показался с флагом турецкий парламентер. Подъехав к командиру корпуса, он стал умолять его продлить срок ультиматума хотя бы до рассвета. Репнин согласился.

На рассвете открылись главные крепостные ворота, и толпы горожан выступили навстречу русским солдатам. Греки и армяне, жившие в городе, вышли с хлебом и солью. Репнин воспользовался случаем поговорить с народом. Узнав, что жители испытывают недостаток в питании, он приказал выделить им из запасов сто баранов, направил в крепость лекарей помочь раненым, а тяжелобольных устроить в госпиталь.