Михаил Попов - Тьма египетская

— Говори.

Выяснилось, что колдуну надо навестить свой дом, ибо там хранятся его бесценные снадобья, и в весьма большом количестве.

— Не подумай, что я хочу сбежать, но будет жаль, если Аменемхет, обнаружив моё бегство, заберёт всё себе или в сердцах истребит. Без этих порошков, настоев и корней я бессилен. А твой брат обречён.

— Не проще ли изготовить новые, чем так рисковать, ведь главные тайны должны быть у тебя в голове, — подал голос Санех, и Яхмос кивнул, потому что сказано было правильно.

Хека улыбнулся:

— Мне понадобится несколько лет, чтобы восстановить всё, чем я обладаю. А некоторые растения и не растут в здешних местах. Здесь нет синих летучих мышей, печени которых...

— А почему ты сразу не захватил всё с собой, когда шёл сюда, раз твои припасы такая ценность? — опять спросил Санех, и Яхмос опять кивнул.

— О-о, это не унести одному человеку, тем более однорукому. Если бы я был в силах, то, конечно... С моей стороны нет никакого замысла против тебя, я сам хотел просить у тебя четверых воинов, а лучше восьмерых для сопровождения. Пусть они меня заколют в том случае, коли я поведу себя не так. Заодно у меня будут и носильщики.

— Я подумаю, — сказал Яхмос и вышел.

Красавец Пианхи пребывал в отвратительном расположении духа. Это весьма заметно выражалось на его лице. Он был насуплен, неразговорчив и больше сосредоточен на своих мыслях, чем на деле, которым занимался в данный момент. Старший писец Пианхи руководил приёмом подношений к стопам Амона-Ра, что прибывали раз в десять дней на одну из набережных, принадлежащих храму. Из разных концов нома плыли караваны судов, груженных зерном, вяленым мясом, вином, маслом, финиками и ещё множеством других полезнейших вещей, без которых не мог бы нормально работать громадный организм главнейшего во всём Верхнем Египте храма. Роль старшего писца, назначенного для наблюдения за выгрузкой, была сложной и ответственной. Он должен был, сверяясь с многолетними записями, определять, не уменьшились ли подношения от того или иного города или храма в сравнении с прошлыми годами. Подношения, конечно, считались делом вполне добровольным, но абсолютно все в верхней части великой долины знали — лучше недодать то, что положено по закону, в казну номарха, чем задержаться с подарком в адрес храма.

Старший писец выходил на набережную как полновластный господин её. Перед ним валились в пыль, ему возносили хвалы в голос и отмеряли проклятия шёпотом за спиной. Младшие писцы несли вслед за ним целый ворох папирусов, разобраться в которых не смог бы никто, кроме него, и в этом была основная часть его силы. Иногородние корабельщики заискивающе теснились с подношениями уже не храму, а ему лично. Справедливый красавец Пианхи никогда ничего не просил, он гневно и презрительно отвергал взяточников. Даже обещал наказать. Но как-то так получалось, что после каждой очередной выгрузки в личных кладовых Пианхи появлялись всё новые кувшины, мешки, лари и шкатулки. Старший писец разбогател и заскучал. Ему недостаточно было того, что его амбары и подвалы ломятся от запасов. Ему, сверх этого, хотелось власти и почёта. Жажду власти ему худо-бедно удовлетворять удавалось тут же на набережной. Когда он двигался вдоль по набережной, его сопровождал целый вихрь порок. Всегда найдётся в кипящей портовой толпе кто-то, кто ведёт себя неподобающе, а со старшим писцом всегда наготове полдюжины крепких молодых писцов, и если они не несут папирусы и чернильницы, то уж точно тащат с собой вымоченные в буйволовой моче прутья.

Когда Пианхи надоедали порки, он начинал показывать свою власть другим образом. Мог, например, добровольному даннику, явившемуся лишь с половиной положенных кувшинов, заявить вдруг: «Ты щедр». И, наоборот, иной раз мог почему-то не понравившегося корабельщика, расплатившегося с храмом полностью и даже с запасом, прогнать от себя вон без полагающейся глиняной таблички с печатью. Эти выходки доставляли ему наибольшую долю уважения со стороны фиванских гостей. Власть должна быть не только могучей, но и немножко капризной.

Положение Пианхи укреплялось, потому что, несмотря на своё самодурство, он хорошо знал своё дело, храмовые закрома были заполнены почти так же хорошо, как и его собственные. Аменемхет приблизил его к себе, даже взял в мемфисское путешествие, после чего все, кто относился к храмовой обслуге, мысленно пали ниц перед старшим писцом, предвидя какое-то просто заоблачное его возвышение. Но сам Пианхи страдал. Ему хотелось внешнего подтверждения нового своего статуса. Негоже ему, человеку столь отмеченному сильными мира сего, тесниться в маленьком домике с крохотным садом, без бассейна, за шесть улиц от главных пилонов храма. В жизни всё должно быть устроено соответственно. Крыса живёт в норе, негр на соломе в хлеву с козами, солдат в казарме, номарх во дворце. Он, Пианхи, не претендует на дворец, но и крысиную нору вправе считать неподходящим жильём для себя. Если он ещё хотя бы на краткое время задержится в нынешнем своём жилище, за его спиной станут перешёптываться, потом смеяться, а человек, над которым посмеиваются низшие, не вызывает доверия у высших, и его сбрасывают вниз.

Таким невесёлым мыслям предавался старший писец Пианхи, обходя груды товаров, выгруженных на берег, отворачивая свой благородный лик от угодливо кланяющихся корабельщиков, отмахиваясь от нашёптывания двух младших писцов, тех, что носят за ним долговые папирусы. Эти мальчишки уже поднаторели в своём ремесле, они уже сами отлично знали, с кого, что можно и следует требовать, и, наверняка, даже берут свои крохотные взятки за спиной у старшего писца.

А может быть, даже тихо метят на его, Пианхи, место. И уже тихо грызутся между собой за возможность ему понравиться. Что ж, так устроена жизнь.

Впрочем, у господина старшего писца была надежда на скорое исправление несправедливостей, заставляющих его столь страдать в последнее время. Уже сегодня он ждал счастливого знака. Может быть, сразу же после возвращения домой с набережной. Скорее бы оно завершалось, нестерпимое человеческое коловращение. Должность держала Пианхи на берегу, как держит у пристани судно причальный канат.

Ор стоял страшный. Кричали надсмотрщики на облитых пóтом негров, что бегали по сходням туда и назад с тюками. Мычали обезумевшие от стояния на солнцепёке буйволы, мечтающие поскорее залечь по рога в грязь. Внезапно начинали голосить ослы, в огромном количестве собранные по окраине пристани для того, чтобы развезти доставленные грузы. Часть была запряжена в тележки, часть орала так. Лучшее транспортное средство в условиях города с бесконечно вьющимися узкими улочками, но временами очень шумное.