Андре Кастело - Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша

Действительно, разрыв казался неизбежен.

«Все ваши знакомые, все ваши подруги, — писала г-жа де Ла Пажри дочери, — жалеют вас и негодуют при мысли, что вы так ужасно оскорблены».

Александр не поехал на Сан-Доминго, как писал жене. Беспредельное горе, — так уверял он, — вынудило его слечь. На самом же деле он заболел у г-жи де Тюрон злокачественной, или «гнилой», лихорадкой. Как нам — заметим мимоходом — известно, он отблагодарил г-на де Тюрона за гостеприимство тем, что соблазнил его жену. Богарне отбыл на фрегате «Аталанта» с Мартиники во Францию только 18 августа. Перед отплытием он набрался смелости и поехал в Труаз-Иле прощаться с тестем.

— Вот плоды вашего путешествия и блистательной кампании против врагов нашего государства, которую вы намеревались совершить, — сказал ему г-н де Ла Пажри. — Они свелись к войне против доброго имени вашей жены и спокойствия семьи.

15 сентября в Рошфоре Александр сходит с корабля, по-прежнему чувствуя себя плохо, — «от беспредельного горя», уверяет он, — и для начала отправляется в Шательро, чтобы подлечиться. Живет он у родственников г-жи де Ла Туш де Лонпре. Уж не собирается ли он помириться с былой любовницей, невзирая на «полное расстройство здоровья»? В Шательро, узнав, что его жена с детьми все еще живет у маркиза де Богарне, он пишет ей и спрашивает «без желчи и раздражения», считает ли она возможным совместное проживание после того, «что он узнал». Жизнь под одной кровлей представляется ему безумием. «Вы были бы столь же несчастны, как я, постоянно вспоминая о своих провинностях… Поверьте, вам лучше принять самое безболезненное решение и согласиться на то, чего желаю я. Однако я не вижу никаких препятствий и к вашему возвращению в Америку, если вы надумаете это сделать; словом, вам выбирать между возвращением к родителям и монастырем».

Зная, что жена находится в Нуази, он просит прислать ему к 26 октября в Париж лошадей и экипаж. «Если Эфеми захочет воспользоваться случаем и привезти туда Евгения, я буду весьма признателен за доставленную мне радость». Александр заканчивает свое послание, подчеркивая, что никакая попытка, никакие шаги, «никакие усилия, направленные на то, чтобы смягчить его», не достигнут цели, кто бы их ни предпринимал — Роза, г-жа де Реноден или маркиз. Решимость его неколебима! «Подчинитесь, как и я, болезненной необходимости, согласитесь на столь огорчительную, особенно для ваших детей, разлуку и верьте, сударыня, что из нас двоих больше всего достойны жалости отнюдь не вы».

Между тем 26 октября Роза возвращается в Париж в надежде на восстановление мира. Со своей стороны, она, несомненно, предпочитает разрыв, но тем не менее пытается избежать непоправимого. Узнав, что его жена находится на улице Нев-Сен-Шарль, Богарне устраивается в меблированном особняке на улице де Грамон, а затем прибегает к гостеприимству герцога Ларошфуко. Родственники и друзья вмешиваются в дело, чтобы не допустить окончательного разрыва, но все напрасно, и 27 ноября 1783 будущая Жозефина, препоручив Евгения Эфеми и поместив Гортензию в пансион в Нуази, удаляется в сопровождении г-жи де Реноден к бернардинкам в аббатство Пантемон на улице Гренель. В этом благочестивом убежище находят приют женщины, разошедшиеся с мужьями, брошенные ими или просто ищущие, где бы на время преклонить голову. Жить в этом «семейном пансионе» приятно: общество отборное, манеры и разговоры самые отменные, какие только можно представить себе накануне революции, когда весь этот мир бесследно исчезнет.

В понедельник 8 декабря 1783, в одиннадцать утра, Луи Жорон, королевский советник и комиссар Шатле [33] Шатле — название двух крепостей в дореволюционном Париже: Большого Шатле — резиденции уголовной полиции Парижа, и Малого Шатле — тюрьмы. В данном случае имеется в виду Большой Шатле. явился со своим письмоводителем Жаном д'Эдуаром на улицу Гренель, и его тотчас же провели на третий этаж в приемную N 3, где его приняла «дама Мари Роза Таше де Ла Пажри, двадцатилетняя креолка с Мартиники». Это она побеспокоила гг. судейских, вызвав их для вручения им жалобы «на сеньера Богарне, своего мужа».

Во все времена расторгнуть брак было нелегко, Узы, скрепленные церковью, единственной блюстительницей актов гражданского состояния, были нерасторжимы. Развода не существовало, но в парламенте [34] Парламент — в отличие от парламента в современном смысле слова, парламент в дореволюционной Франции представлял собой высшее судебное учреждение каждой провинции, а парижский парламент — всей страны. можно было по суду добиться права на раздельное жительство. Однако несовместимости характеров и даже пощечин было еще недостаточно, чтобы обрести желанную свободу. Известна история маленькой графини де Форкалькье, которая, получив от мужа оплеуху, надеялась добиться права на раздельное жительство. Ничего не добившись, она ворвалась к супругу в кабинет и объявила, подкрепив слова соответствующим жестом:

— Вот ваша пощечина, сударь. Мне нечего с ней делать.

Роза не могла приобщить к своему делу даже малейшего случая заушения. Оскорбительное письмо с Мартиники от 8 июля того же года — вот и все, чем она подкрепила свою жалобу.

Но у будущей Жозефины был очень красивый тембр голоса. Мы знаем это от отца Жана д'Эдуара, который в свой черед тоже навестил отшельницу. Этим мелодичным голосом она рассказала обоим законникам о своих несчастьях. В первый раз мы располагаем письменным свидетельством, относящимся к тем временам, когда ничто не давало оснований предполагать, что маленькая креолка станет важным действующим лицом Истории. Посетители нашли, что Роза «весьма интересна, тон ее благороден, манеры безупречны» и вся она «исполнена изящества». «Бог свидетель, — добавляет Феликс д'Эдуар, — видя и слыша ее, отказываешься понять, как мог муж так плохо обращаться с ней и так провиниться перед нею».

Г-жа де Богарне, действительно, описала Луи Жорону и его письмоводителю всю свою семейную жизнь. Вспомнив, насколько Александр был «внимателен» и «доволен» после свадьбы, Роза поведала о его частых отлучках и «весьма рассеянной жизни». Упрекала ли она его в «равнодушии» к ней? Разумеется, да. К несчастью, «сердце мужа» осталось для нее закрыто.

— Он был сильнее, чем я; он не выказал мне никаких чувств.

Конечно, рождение сына сделало узы, соединявшие супругов, более тесными. «Виконт, — отмечает королевский советник, — постоянно пребывал в обществе жалобщицы, пока она не оправилась от родов, когда привычка к свободе и непререкаемости в решениях побудили его отправиться путешествовать».

— По возвращении он, казалось, был в восторге от того, что вернулся ко мне, но счастье мое длилось недолго.