Сергей Мосияш - Скопин-Шуйский. Похищение престола

Апрель 1606 года был радостным для Дмитрия. То явился, как с неба свалился, «племянничек». И хотя царь точно знал, что у Федора Ивановича была лишь дочь, умершая в младенчестве, он отправил с Юрловым ему приглашение и подорожную: «Авось пригодится. А нет — так выдам Басманову».

И в апреле же прискакали от границы гонцы с сообщением: «8 апреля ваша нареченная пересекла границу».

— Ну, слава Богу, выпустил-таки король ее. Теперь я с ним по-другому поговорю.

Ян Бучинский морщился, он-то знал, что король никогда не задерживал Мнишеков, именно ему при последней столь мимолетной встрече Сигизмунд сказал в гневе: «Господи, да осточертел мне ваш Мнишек вместе со своей дочкой. Я уж ему все долги прощаю, лишь бы убирался поскорее. Баламут!»

Конечно, Бучинский не передал царю королевских слов, чтоб не терять при дворе кредиту.

Пожалуй, с Мариной Мнишек вступило на Русскую землю воинских людей не меньше, чем когда-то с Дмитрием. Но тогда они шли завоевывать города, драться с врагами, ныне жолнеры и гусары сопровождали будущую царицу, а Русскую землю считали давно завоеванной и шли по ней как хозяева. Это была веселая прогулка, обещавшая впереди одни удовольствия и праздники. Ведь не зря же в обозе Мнишека ехало двадцать бочек венгерского вина.

Сразу же по вступлении на Русскую землю, Юрий Мнишек сказал дочери:

— Я поеду вперед готовить встречу, достойную царской невесты. А ты не спеши, не утомляйся, моя дорогая.

И воевода в сопровождении легкого отряда гусар поскакал на Москву, громко сообщая во всех населенных пунктах:

— Готовьтесь, едет русская царица. Стелите гати, исправляйте мосты.

Народ сбегался к дороге изо всех окрестных деревень, всем хотелось увидеть живую царицу. Через болота и низкие места настилали гати, весело стучали топоры на мостах, визжали пилы. Все делалось споро и скоро.

В городах при подъезде кавалькады выходили навстречу священники с иконами, гудели торжественно колокола. Народ бежал за каретой «царицы», громко выражая свой восторг и поклонение, прося показаться хоть на миг ее величество. Но гордая Марина не желала выходить под благословение священников и тем более показываться черни. Она, как правило, велела в таких случаях кучерам и форейторам быстрее гнать лошадей.

Предупрежденный Мнишеком царь приказал перед Москвой ставить большой царский шатер, туда же доставили царскую красную карету с золотыми накладками и с покрытыми серебром спицами. Внутри экипаж был обит алым бархатом, на сиденье лежала подушка, унизанная по краям жемчугом. Бояре, купцы должны явиться к шатру сразу по прибытии к нему царской невесты. Подразумевалось — не с пустыми руками.

И вот 1 мая Марина в сопровождении сонмища панов и паненок, блестящих гусар и жолнеров прибыла наконец в Подмосковье. Здесь в шатре она принимала поздравления с прибытием и богатые подарки от купцов. От имени бояр ее приветствовал князь Василий Иванович Шуйский:

— Мы надеемся, что с твоим прибытием, ясновельможная пани Марина Юрьевна, наш великий государь Дмитрий Иванович обретет наконец семейный очаг и еще более озаботится счастьем своего народа и своей державы. С благополучным прибытием тебя на твою вторую родину и счастья тебе в грядущие лета на Русской земле.

На следующий день был назначен въезд царской невесты в Москву, а уж 4 мая в воскресенье должна была состояться свадьба.

Утром 3 мая въезд начался. Спереди и сзади царской кареты ехали кареты с панами и паненками, гарцевали в четыре ряда гусары, играл польский оркестр, гудели по всей Москве колокола, палили пушки, громкий говор толпы на разных языках — польском, русском, немецком — все это сливалось в такой шум, что у Марины болела голова и она нет-нет да нюхала пузырек с снадобьем, данный ей подругой Варварой Казановской: «Это от головной боли, Мариночка».

Простой народ искренне радовался, видя наконец-то свою царицу, кричали ей здравицы, благословения, но Марина лишь сжимала тонкие губы и не желала отвечать ни на какие приветствия ни взмахом руки, ни кивком головы. Сидела на подушке словно каменная.

Наконец она въехала в Кремль, и стража отсекла толпу от царской кареты. Карета остановилась у Вознесенского монастыря, находящегося сразу за Фроловскими воротами. Откинулась дверца, и Афанасий Власьев, протянув ей руку, молвил улыбаясь:

— День добрый, ясновельможная пани. Позвольте проводить вас до матери государя — царицы Марфы.

Марина кивнула старому знакомцу, с которым когда-то обручалась, спросила:

— Царица здесь живет?

— Да это женский монастырь, и в нем она пребывает как инокиня.

Введя Марину в светелку Марфы, Власьев сказал:

— Вот, матушка-государыня, твоя невестка Марина. Люби и жалуй.

Власьев вернулся в столовую избу, где Дмитрий угощал Мнишека, его сына Станислава и других родственников, а также командиров гусарских отрядов. Увидев в дверях Власьева, царь спросил:

— Ну устроил?

— Устроил, государь.

— Как мать ее приняла?

— Царица очень хорошо приняла, поцеловала.

— Вот и славно.

Мнишек, сидевший рядом с Дмитрием, молвил ему негромко:

— Поди, ей скучно в монастыре-то?

— Ах да, Афанасий, найди там польских музыкантов, пусть идут туда и развлекают мою невесту.

— Но там же монастырь, государь, — заикнулся было Власьев.

Царь осадил его:

— Тебе сказали, отправь туда музыкантов и впредь мне не возражай. И вот отнеси ей от меня в подарок эту шкатулку с драгоценностями.

Когда Власьев ушел, царь сказал Мнишеку:

— Здесь все беспрекословно исполняют любой мой приказ, я не терплю прекословии.

— А что там за шатры стоят под Москвой?

— Это пришли новгородцы. После свадебных торжеств я поведу их к Ельцу, там у меня уже стоит 100-тысячная армия. И я надеюсь с ее помощью разбить турок в пух и прах.

— Ну что ж, эта победа нужна тебе, — согласился Мнишек, — чтоб заткнуть рты всем твоим недоброжелателям и в Польше, и здесь. Еще я хотел бы тебя настоятельно просить, зятек, чтоб до свадьбы ты венчал Марину на царицу. А?

— А зачем это? Выйдет за меня, станет царицей.

— Ну как же? Тебе самому будет больше чести жениться на царице, чем на паненке, — прищурился хитро старик.

— Хм. Если это позволят закон и правила.

— Ты царь, Дмитрий, и все твои решения должны быть законом для подданных. Разве не так?

— Хорошо, я подумаю.

Лукавил Юрий Николаевич Мнишек, лукавил. Не столь уравнять ему хотелось дочку с зятем, сколь на будущее защитить ее от монастыря. Он знал, как просто русские цари избавлялись от надоевших жен, постригали их в монахини.

В столовой избе появился думный дьяк, прошел к царю, склонился из-за спину: