Юрий Слезкин - Брусилов

Для выполнения новой операции Эверт испрашивал срок три-четыре недели.

Закончив труд над телеграммой, Алексей Ермолаевич встал, подбоченился, фертом расставил ноги и сделал несколько гимнастических упражнений.

— Попробуйте тягаться! Идиоты! — произнес он громко, окончив гимнастику и сдвигая ноги.

К кому адресовано было это восклицание, осталось неизвестным. В кабинете никого, кроме хозяина, не было. Выражение торжества и удовлетворенности на короткое мгновение появилось в лице Эверта и неузнаваемо изменило его. Крупная голова на тучном, массивном теле утратила свою неподвижную бородатость, бесформенность линий. Она и на шее теперь сидела твердо, и поворачивалась энергически, определенно. Глаза светились умом, волей, не прятались под мешками век.

Главнокомандующий подошел к карте фронтов, распластанной во всю стену. Он щелкнул выключателем и взял в руку бильярдный кий, служивший ему указкой. Кабинет озарился ровным электрическим светом трехлампового стенного бра. Большая черная тень человека легла на карту. Тень кия медленно поползла по линии Юго-Западного фронта…

Игорь Смолич приехал в штаб фронта 24 мая, согласно приказу главнокомандующего, и тотчас же убедился в том, что его догадка о необходимости «подсказать» Каледину директиву Брусилова только лишь после того, как будет ясно, что прорыв удался и именно так, как это предвидел Алексей Алексеевич, — оказалась вполне резонной. Брусилов, весело улыбаясь, выслушал доклад Игоря и посмеялся вместе с ним над его смущением перед заведомым несоответствием указанного числа начала прорыва и его фактическим осуществлением.

— Я долго не мог сообразить — как же так? Вы приказали явиться в штаб к началу операции двадцать четвертого, а операция началась двадцать второго! А явиться к этому дню я уже никак не мог, — рассказывал Игорь. — Только потом, после атаки, я сообразил, чего, собственно, вы ждали от меня…

— И не ошибся, — подхватил Брусилов. — Солдату нужна сметка. Я переврал тебе день начала прорыва не только из педагогических целей (а однажды приняв от Похвистнева роль твоего педагога, я должен выдержать ее до конца!), — юмористически пошевеливая ноздрями, пояснил Алексей Алексеевич, — и не потому, что не доверяю тебе, как ты, очевидно, подумал сначала, а потому, что мне не хотелось тебя самого ставить в глупое положение. Генералы стали бы донимать тебя вопросами о дне атаки, и ты мог бы проговориться.

— Я понял и без того, что отвечать не следует, — вспыхнув, возразил Игорь.

Брусилов взглянул на него беглым, но острым взглядом, точно мысленно проверив, насколько его адъютант вырос, и, видимо оставшись довольным этим осмотром, сказал, уже не глядя на него, по-деловому:

— Нынче тебе задача: поговори с пленными на допросах. Ты знаешь язык. Кстати, покороче познакомишься с нашим врагом. Это нам пригодится. В особенности в отношениях с поляками. Они у нас разладились. Немцы этим пользуются. А надо бы полякам запомнить накрепко: вся Пруссия выросла на польских костях и польской крови. Немцы истребили прибалтийских славян, выпросили себе землю у польского князя Конрада Мазовецского, а там и всю польскую землю пытались отвоевать. В тысяча семьсот восемьдесят восьмом году прусский король Фридрих-Вильгельм заключил с Польшей союз против России, а через несколько лет он же присоединил к Пруссии большую часть польских земель с Варшавою… И каждый раз одно и то же: доверившись прусским обещаниям, поляки вели к гибели свое государство… Понял?

Брусилов оторвался от бумаг, которые подписывал, и поглядел на Смолича пытливо. Игорь допрос пленных понимал по-военному: выпытать все, что касалось военных операций, численности войск, передвижений. Но здесь речь шла не о том. Не зря Алексей Алексеевич пустился в исторические экскурсы… Алексей Алексеевич не любит лишних слов и не бросает их зря. Значит, это нужно. Для чего? Политика? Но чем может помочь обыкновенный капитан гвардии в этом вопросе, никогда не интересовавшийся международными отношениями и нимало не задумывавшийся над историей Польши?.. И какую связь имеет история Польши и допрос пленных? Спросить Брусилова? Нельзя. Надо дойти самому. «Солдатская сметка»…

Игорь невольно улыбнулся, вспомнив эти слова.

Брусилов поймал его улыбку.

— Понял? — повторил он, тоже улыбаясь.

— Должен понять, — в тон ему, весело, отвечал Игорь.

Только уже много позже, на практике допросов, освоившись с поставленной ему задачей, Смолич узнал, почему именно Брусилову необходимо было довести до сознания пленных поляков исторический их антагонизм с немцами.

Клембовский дал ему текст телеграммы, посланной Брусиловым на запрос Алексеева, и, возбужденно блестя глазами, сказал:

— Вот посмотрите, какая замечательная голова у нашего главнокомандующего! Он все успевает, все умеет обдумать и все ведет к одной цели. Впоследствии, Игорь Никанорович, вы будете вспоминать о службе при нем как о замечательной школе и великом счастье! Я старый человек, но не стыжусь сознаться, что каждый день учусь.

Брусилов телеграфировал Алексееву:

«Ознакомившись с запиской по польскому вопросу, составленной в министерстве иностранных дел и препровожденной начальнику штаба фронта 5-го июня, я считаю необходимым высказать нижеследующие соображения, которые, как мне кажется, послужили главной причиной создавшегося ныне отношения поляков к русским, Австрия предлагает точно определенные права и государственность, мы же дальше неопределенных обещаний не идем. Очевидно, и в этом нет ничего удивительного, — поляки выбирают, что для них выгодней. Я считаю, что единственная возможность расположить поляков к России состоит в том, чтобы теперь же, без промедления, реально осуществить им обещанное в тех размерах, которые признаются ныне допустимыми, но которые, конечно, не должны быть меньше того, что предложено полякам Австрией».

Вчитываясь в текст этой телеграммы, Игорь не только уразумел во всей полноте смысл заданной ему задачи я ее своевременность, но понял и впервые задумался над тем, какими знаниями, пониманием людей должен обладать человек, чтобы с полным правом и достойно нести бремя полководца. До этих дней, хорошо узнав Брусилова, Игорь принимал его познания и интересы как личные его качества, нисколько не связывая их с деятельностью полководца. Представление о талантливом полководце у Игоря оставалось корпусное, профессиональное. Талант полководца расценивался умением руководить войсками, хитро и мастерски ими маневрировать. Все иные качества шли не в счет, если они не имели прямого, непосредственного отношения к солдату и его славным делам. Чудачества Суворова принимались лишь как своеобразный прием более доходчивого воздействия на солдат, а не как звено единой цепи поступков и действий, направленных к главной цели — победить противника не только силою оружия и военного мастерства, но и силою великого познания человека, дающегося не профессиональными навыками, а широтою и глубиной мысли военачальника. Вот почему начитанность и осведомленность Брусилова, которые так удивляли Игоря, представлялись ему замечательными именно потому, что не казались нужными для каждого генерала, руководящего огромными человеческими массами.