Юрий Слезкин - Брусилов

— Третья армия! Третья армия! Передана нам! Знаю я Леша! Он не уйдет из-под Эверта! Все это гнусная комедия! Все останется как было!

Нервная рука командарма взмахивает перед лицом капитана Смолича. Игорь невольно отступает, бледнеет, готов к отпору: он не привык к такому обращению. Лицо его окаменело, губы плотно сжаты. Сейчас, над всеми этими дрязгами, он всем своим существом ощущает трагическое одиночество Брусилова и вместе с тем сознает, как он сам недостижимо далек от своего образца! Разве так разговаривал бы с ними Алексей Алексеевич? Разве допустил бы он командарма до такой унизительной сцены? «Я ничему не помог, я все испортил», — думает Игорь, в то время как на него низвергается поток слов, таких же частых и перебивающих друг друга, как потоки дождя за окном.

— Правый фланг третьей армии будет так же оголен, как был! Спросите Андрея Медардовича! Он прикован к месту! Достаточно ему двинуться вперед, и он отрезан! Вся армия будет оторвана от тылов! В болоте по горло! А за это время, пока мы топчемся на месте, противник на одном моем фронте сосредоточил уже девять новых дивизий! Девять дивизий!

Еще взмах руки у самого лица капитана.

«Он заплюет меня», — думает Игорь, глядя на искривленные судорогой губы Каледина и брызги пены, летящие вместе со словами.

— Эти дивизии уже перешли к решительным контратакам, — добавляет, точно подзуживая своего командарма, Зайончковский.

— При этих условиях я отказываюсь наступать в Ковельском направлении, как мне предлагают. Решительно! Мой план действий может быть один! Я уже докладывал об этом Алексею Алексеевичу! Только один! Двадцать второго июня я атакую первым Туркестанским корпусом, который мне должны дать, участок Новоселки — Колки! И никак иначе… или я умываю руки! Да! Да! Так и передайте командующему, господин капитан!

Каледин гусем вытягивает шею и шипит. Так, по крайней мере, кажется Игорю. Даже глаза у генерала становятся круглыми и по-гусиному красными.

Игорь смыкает каблуки. Он только сейчас чувствует, как у него отекли от усталости ноги. Все это время он стоял. Ему не предложили сесть. Забыли. Черт с ними… Они нужны фронту, их надо переломить по-своему. Это сумеет сделать только сам Алексей Алексеевич.

— Слушаю-с! — чеканит Игорь по-солдатски и после паузы добавляет: — Ваше высокопревосходительство разрешит мне переговорить до отъезда по телефону с главнокомандующим? Дело не терпит отлагательства!

— Алексей Максимович в совершенном расстройстве, — говорит Игорь Брусилову, напрягая голос и стараясь заглушить звяк, гудение и какие-то посторонние звуки и свист, забивающие мембрану. — Он пал духом, ему мерещится катастрофа. Его необходимо поддержать вам лично, Алексей Алексеевич. Он опять настаивает на своем плане и требовании первого Туркестанского. Вам хорошо слышно, Алексей Алексеевич?

— Да. Позовите его к аппарату, — несется в ответ спокойный голос Брусилова.

Каледин повторяет свои доводы, высказанные уже капитану Смоличу, но более сдержанно, трагическим шепотом. Судя по его репликам, Брусилов доказывает ему, что наступление 3-й армии вполне обеспечит его правый фланг и выровняет его.

— Но я этому не могу верить, не могу! Наступление может быть неудачным или замедлится, к чему мы теперь уже привыкли… Ковельское направление — понятие малоопределенное. Наконец согласитесь же, Алексей Алексеевич, что командующий армией свободен в выборе плана действий!

Голос Каледина обрывается на дребезжащей ноте. Он слышен даже из-за запертой двери.

— Вы просто, Алексей Алексеевич, меня не любите. Затираете! Да, я утверждаю это… Не доверяете мне…

И внезапно долгое молчание, болезненное покашливание. Игорь представляет себе сейчас лицо Брусилова. Он не слышит слов, но безошибочно может пересказать их. Как близок и бесконечно дорог ему сейчас Алексей Алексеевич и как понятны все движения его души. Почему же ему, Игорю, не удается так спокойно и наверняка разрешать задачи, которые мысленно он легко разрешает? И именно так, как делает это Алексей Алексеевич?

«Потому что я до сих пор не научился отметать безжалостно свои собственные настроения… Потому что я недалеко ушел от Каледина и ни на минуту не забываю себя…» — думает Игорь.

Больше не слышно голоса Каледина. Долгая томительная пауза. Игорь видит, с каким лицом выходит из аппаратной командарм. На него жалко и досадно смотреть.

«Ой, беда! — думает Игорь. — Теперь с ним уже совсем мне не справиться… Он сложит руки и будет думать о смерти. У него чуть что — мысли о самоубийстве… Попросить разве еще разрешения на переговоры с Алексеем Алексеевичем? Тут нужны решительные меры… Надо вызвать сюда Брусилова…»

Но переговорить с главнокомандующим Игорю не удалось. Аппарат был занят Клембовским, потом ответили, что главнокомандующий выбыл из штаба в расположение фронта…

Игорь лег спать, подавленный разноречивыми мыслями. Сопоставление себя с Калединым глубоко его ранило. «Надо бороться с этим», — жестко подумал он, засыпая. А на заре, едва открыв глаза, услышал знакомый голос и не поверил. Торопливо одевшись, Игорь выскочил на двор. У подъезда стояла машина главнокомандующего, от колес до брезентового верха зашлепанная грязью…

Каледин и точно пал духом. Он осунулся, синеватые тени легли на его лицо. Нервный тик подергивал его левую щеку, красивые глаза одичали. Он явно оробел перед немцами. Он уверял главкоюза, что никаких шансов на успех в Ковельском направлении не имеется. В решительной форме Брусилов заявил:

— При таком отношении вашем к делу я вынужден буду расстаться с вами.

Как норовистый конь, почувствовавший узду, перестает перебирать ногами на месте и подбирается, готовый взять шаг любого аллюра, так и Каледин, услышав властный голос, подобрался, дикие глаза отрезвели, даже левую щеку перестало дергать.

— Выбранное вами решение атаковать Туркестанским корпусом в районе Новоселки — Колки представляется совершенно безопасным — верно! — все так же начальнически, но смягчив тон, продолжает Брусилов. — На этом участке нет немцев. В случае неудачи вы не отрываетесь от пути отступления — верно. Но в случае удачи — результаты атаки ничтожны. Противник отбрасывается на Ковельское направление, усиливая находящиеся там войска. Туркестанскому корпусу, зашедшему по вашему плану правым флангом вперед, придется наступать с боем два перехода, чтобы выйти на Ковельское направление. Ваша атака послужит на пользу только противнику.

Главнокомандующий смолкает. Наступает пауза, достаточная для того, чтобы иметь время задуматься над сказанным, понять причину недовольства высокого начальства и примириться с мыслью о своей вине и недальновидности.