Юрий Слезкин - Брусилов

Каледин задохнулся от волнения. Брусилов не прерывал его, постукивал пальцами по краю стола, смотрел куда-то в сторону. «Слушает ли он меня?» — возмущался командарм и продолжал с еще большим упорством:

— Весь мой правый фланг сидит на кочках! Весь! И я нисколько не удивлюсь, более того — я убежден, что Леш не обеспечит мне свободу действий. Вы его знаете! Он еще лучше Эверта! Им наплевать! А каково Зайончковскому! Перед ним сто двадцать седьмая ландштурмная бригада пятьдесят третьей пехотной дивизии, двадцать шестая ландверная дивизия, десятая кавалерийская дивизия, четвертая и тринадцатая пехотные, сорок первая гонведная дивизия! Они за тремя укрепленными полосами, надо только взглянуть! Я сам подымался на «Муромце»! Собственными глазами видел, что это за штука! На линиях Колки — Рудня — Софиевка и Антоновка — Лыще — Тростенец сплошные бетонные сооружения! — Он перевел дыхание.

Брусилов проговорил, не глядя на него, не повышая голоса:

— Чтобы знать это, не надо подыматься на «Муромце». Линия австрийской обороны и сила ее сопротивления мне известны. А вот как вы, Алексей Максимович, собираетесь распорядиться своими силами? Чем вы думаете удивить австрийцев? Это куда интереснее!

— Но позвольте, Алексей Алексеевич! — взмолился Каледин и даже приложил руку к сердцу. — Разве я не выполняю все, что было предначертано вами пятого апреля на совещании в Волочиске? Разве обо всех моих действиях я не сообщил своевременно? Разве моя армия в чем-нибудь отстала от других армий фронта? Разве вы можете упрекнуть меня?..

— Вашу армию — нет! Вас — да! — нежданно подняв голову резким движением и в упор глянув на Каледина, проговорил комфронтом. — Ваша армия провела трудную, большую работу, так, как она привыкла, — на совесть! А вы?

— Но я тоже… ваше высокопревосходительство! — невольно переходя под жестким взглядом Брусилова на официальную форму обращения, взмолился Каледин и, как всегда, пришпоренный решительным окриком, почувствовал себя одновременно и жестоко обиженным, я более сильным. — Я знаю свою армию! Я знаю, на что она способна! Я не сомневаюсь в успехе! Но закрыть глаза на трудности… Но предвидеть…

— Предвидеть надо до начала дела! За делом — надо знать, что сделаешь! И сделаешь во что бы то ни стало и лучше всех!

Брусилов встал. Он подошел к карте, наклонился над ней, потом взглянул на командарма.

— Скажите, Алексей Максимович, вы представляете себе какую-нибудь птицу, которая в полете внезапно усомнилась бы в своих силах и замахала бы одним крылом, чтоб приберечь другое? Нет? Я тоже! А вот взгляните, что хотите сделать вы… Вам поставлена почетная задача — нанести главный удар. Вам лететь первому. Вы — самый сильный. Вы — восьмая армия! Направление вам дано. На Луцк. Прекрасно. Вы расправили крылья. Вы летите… Как? Об этом вы мне представили свой план. Вы решили атаковать противника на фронте Дубище — Корыто в направлении на Луцк, нанося главный удар на участке фольварка Носов и Корыто. Разумно. Этот участок наиболее доступен, открыт для подготовки тяжелой артиллерией, перехватывает основные пути на Луцк, следственно, имеет серьезное стратегическое значение. И это все? А где же крылья? Нет, конечно! Вы прекрасно понимаете — падать камнем, сложив такие крылья, как у вас, нелепо. Вы пробьете брешь на небольшом пространстве расположения противника — и только. Так не годится! Но тут начинаются сомнения… предвидения… Быть может, взмахнуть одним крылом? Пожалуй, левое крыло всего надежней? Что, если я взмахну им в направлении на Луцк? Противник отрезывается от переправ на реке Стырь… К тому же здесь меньше естественных препятствий… И если операция пройдет, тогда, пожалуй, в ее обеспечение взмахнем и правым… А если нет? А если, отклонившись от вашего удара слева, противник ударит камнем по неподвижному правому крылу и, переломив его, предпримет обходное движение? Вы сами говорите, что на Леша плоха надежда! Что тогда? Нет, Алексей Максимович! Так негоже! И так не будет. Чтоб долететь, нужно махать двумя крылами. И пошире, они у вас надежны оба. Давайте двинем вместе, взглянем, что там с Зайончковским!

Он молодец! Он злой! Уж он — придумает! — И, широким жестом прихватив Каледина за плечи, шепнул: — Двадцать второго, чуть заря — начнем!

— Двадцать второго? Но я же получил… что двадцать третьего!

Брусилов хитро прищурил глаз. За последнее время часто видели у него этот быстрый и лукавый взгляд фехтовальщика, готового на любой выпад противника ответить неожиданным ударом.

— У нас давно известно, Алексей Максимович, — «все врут календари» [57] Из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» (действ, III, явл. 21). !

До Сарн они ехали поездом, потом в автомобилях по шоссе, потом свернули по проселку в жидкий сосновый лес. Машины встряхивало на корнях, мотало из стороны в сторону. За какой-то деревенькой, где стояла сотня оренбургских казаков, начинались болота.

Пошатнувшийся, черный от дождей высокий крест с бурыми клочками цветных тряпочек стоял у начала гати, ведущей к передовым линиям.

Казаки с сомнением поцыкали на легковые машины, заверяя шоферов, что им не проехать. Тут же стояли доверху заваленные какой-то военной поклажей, прикрытой брезентом, грузовики. Их собирались перегружать на тачанки и в торока казачьих коней.

— Прекратить это безобразие! — сказал Брусилов. — Трогайте!

И полез в кабину шофера передового грузовика.

Духонин, Каледин, Зайончковский и дивизионный генерал, на участок которого выезжал главнокомандующий, молча переглянулись, понимая, что спорить бесполезно. Начальник дорожного участка, перепуганный насмерть, лепетал, заикаясь:

— Ваше высокопревосходительство… смею доложить… дожди… дорогу размывает… не успеваем чинить… Загрузнете…

— Тем хуже для вас! — оборвал его Брусилов.

Машина загудела, колеса забуксовали. Игорь вскарабкался наверх, на поклажу, устроился спиною к кабинке, рядом с тремя солдатами-проводниками.

Сверху он видел, какая суматоха поднялась у околицы за головным грузовиком, как выехали на рысях вперед колонны казаки, за ними затарахтели по бревнам и сползли на обочину в топь несколько тачанок с дорожным инструментом, рабочими и начальником участка, как сел на коня тучный дивизионный генерал и в сопровождении адъютанта и двух казаков тоже опередил грузовик, где сидел Брусилов. Следом за дивизионным тронулась легковая машина главкома, теперь порожняя. Генералы сели на две легковые в хвосте каравана.

Шел нескончаемый в этих краях мелкий весенний теплый дождь. От брезента вился парок, солдаты, накинув шинели на головы, дремали. Машина то и дело штопорилась, тогда, несмотря на дождь, налетали голодной ратью комары, язвили нещадно. Когда заглушалось спазматическое дыхание мотора, его сменял органный лягушачий хор.