Богдан Сушинский - Киммерийский закат

— У меня создается впечатление, — все так же, сквозь полусжатые зубы, проговорил генсек-президент, — что вы, Игорь Семенович, так ничего и не поняли.

— …Кроме того, что письменного согласия на передачу полномочий вы не дадите.

Взгляды их на какое-то мгновение встретились и тут же разошлись.

— Да, если честно, не хотелось бы опираться на этого вице-пьяницу, — проворчал «отпетый идеолог».

— Но и ЦК, — тем более, так вот, открыто, — тоже не следует брать на себя ответственность за все то, что может произойти во время «чрезвычайки». А произойти может всякое. И руководство партии должно стоять как бы в стороне, пусть этим занимаются силовики, с которыми всегда можно разобраться и с которых можно спросить. Это я вам уже говорю как генсек.

— Но вы же слышали. Силовики сами не решатся. Каждый из них желает прикрыть свою задницу чьим-то приказом.

— Вот и пусть прикрывают… мудрыми указаниями вице-президента.

— В крайнем случае можно будет списать на то, что Ненашев в очередной раз оказался в нетрезвом состоянии, — заговорщицки осклабился «отпетый идеолог».

«…Просто с самого начала разговор следовало вести только мне, чтобы тет-а-тет! — истолковал он причину неудачного наскока “группы товарищей”. — Понятно же, что при таком табуне, в присутствии сразу четверых военных, подобные вопросы не решаются!»

— Только не позволяйте ему войти в роль по-настоя­щему, — вдруг забеспокоился генсек-президент. — Иначе многие воспримут его, как полноправного руководителя страны, что, знаете ли, чревато… Мы же с вами должны предвидеть и такие командно-политические последствия.

Идеолог согласно кивнул и тотчас же заторопился к выходу. Русаков инстинктивно подался вслед за ним, но, увидев в коридоре Веденина, закрыл перед собой дверь.

Уже в коридоре генералы вопросительно посмотрели на Вежинова, но «отпетый идеолог» едва заметно пожал плечами, давая понять, что опять все безрезультатно. Он попросту не доверял им, решив, что дословно передаст свой разговор с Русаковым только в беседе с шефом госбезопасности.

— Что ж, будем считать, что операция «Киммерийский закат» провалилась, — пробубнил себе под нос Цеханов. — Хотя начиналась она обстоятельно и почти красиво.

— Почему «киммерийский»? — в том же тоне поинтересовался Ротмистров.

— Крым когда-то так назывался — «Киммерией» [6] Кимммерия — одно из предполагаемых древних наименований Крыма. Назван был так полуостров по названию воинственного племени киммерийцев, обитавших не только на нем, но и во всей степной части нынешней Украины. , читал я тут недавно. Хорошее название для операции.

— «Киммерийский закат»? А что, действительно… Что же касается поведения Президента, то пока что не следует отчаиваться. Еще не вечер, даже для «киммерийского заката».

Проснувшись с восходом солнца, Курбанов обнаружил, что безмятежно проспал ночь, сидя на полу и положив голову на сиденье кресла. После телефонного разговора с Буровым он еще какое-то время сидел у журнального столика, осмысливая события последних дней, да так и уснул, а затем, уже сонный, сполз на пол. Попасть в такую роскошь, стать обладателем настоящей виллы и при этом провести ночь на полу — в этом что-то было.

Поднявшись на второй этаж, Виктор внимательно осмотрел окрестности. охваченные дымкой деревья, аккуратные, застекленные вышки, на которых боролись с утренней дремой прозевавшие его вчера охранники; космическая синева пруда… Солнце зарождалось из болотной серости холмистого леса, и восходило таким же кроваво-багровым, холодным и безразличным ко всему происходящему в этом мире, каким, наверное, бесчисленное множество раз восходило над лагерными комплексами Мордовии и Колымы.

Курбанов вспомнил байку Лехи о мужичке с завода, многотысячный коллектив которого трудился над изготовлением более двухсот тысяч наручников, и мрачно ухмыльнулся. Нет, в правдивости этой молвы он не сомневался, поскольку из агентурной сводки, с которой ему позволил ознакомиться полковник Буров, знал: в партийных типографиях уже заготовлены целые тюки листовок с призывами проявлять особую бдительность в отношении буржуазных агентов; а также кипы бланков протоколов обысков и допросов.

Сотни тысяч людей — депутатов, демократов-активис­тов, журналистов — уже были занесены в списки на аресты, депортацию, высылку в отдаленные районы Сибири и Дальнего Востока; все инакомыслящие, ранее привлекавшиеся к уголовной ответственности за антисоветскую пропаганду, занесены были в списки «врагов народа», хотя и не подозревали, что, по существу, они уже — «лагерная пыль». Понадобится два-три дня, максимум неделя, полного контроля коммунистов и КГБ над страной, чтобы в Мордовию, Пермь и еще дальше, в Сибирь, потащились эшелоны, битком набитые «политическими».

Но в отличие от Лехи майор Курбанов не спешил презирать и ненавидеть коммунистов. Он понимал: огромную страну, эту лоскутную империю, надо было каким-то образом сохранить. А сохранить ее можно было, разве что наведя железный порядок, на что способны были только коммунисты, с их «передовым отрядом партии» — кагэбэ. При поддержке, ясное дело, армии.

Как человек военный, он конечно же надеялся, что когда-нибудь в этой стране действительно наведут порядок. Но с такой же страстью желал, чтобы при этом обошлось без очередного «кремлевского мечтателя», а тем более — без излишнего выпендрежа кагэбистов. «Вот только без “выпендрежа кагэбистов” ни порядок в этой стране, ни сама эта страна — невозможны!» — мрачно заключил Виктор, решив, однако, что предаваться мрачным мыслям, пребывая в таких апартаментах, — в сути своей преступно. Уже хотя бы по отношению к себе.

Выполняя спецзадания за рубежом, ему приходилось сутками лежать в болотах, кормя комаров, мошку и прочую тварь; ютиться в каких-то зловонных подвалах и пристройках; с минуты на минуту ожидая удара ножом в спину, выступать в роли провокатора на сборищах оппозиции…

Он, майор Курбанов, слишком много рисковал собой ради престижа этой империи, чтобы так просто взять и отречься от нее. Но в то же время он действительно слишком много рисковал собой, чтобы впредь оставаться до конца преданным ей. Что-то следовало менять в этом застойнике, что-то нужно было основательно менять. но в любом случае он имел право хотя бы эти две недели пожить комфортно, по-человечески.

Вскрыв пакет, Курбанов обнаружил довольно внушительную, — по представлениям человека, всю жизнь прожившего на скромную зарплату советского офицера, — сумму денег, пистолет, очевидно, нигде не засвеченный, и три обоймы патронов.

«На этом этапе все ясно: деньги, пистолет, патроны. Орудие труда профессионала и достойная этого профессионала плата. Роптать не на кого и не на что. Вопрос: что дальше? Каким образом придется окупать расходы?»