Феликс Дан - Падение империи

Ты знаешь, как охотно император изображает из себя блюстителя законов и справедливости…

Хитрое лицо Петра приняло землистый цвет. Как подкошенный, упал он на колени перед императрицей.

— Приказывай, государыня! Я повинуюсь!..

— То-то же! — гордо произнесла Феодора.

В эту минуту в дверь, ведущую во внутренние апартаменты, громко постучали.

Феодора встрепенулась.

— Прочь! — быстро прошептала сна. — Галатея, проводи его через потайной ход. Да, смотри, осторожней! А ты помни, Петр! Либо патриций и сенатор, в случае ее смерти, либо позорная казнь и пытка, в случае ее жизни… выбирай сам!..

Галатея буквально втолкнула шатающегося от испуга старика в узкий темный коридор, позади бронзовой статуи Юстиниана. Затем она надавила невидимую пружину, и тяжелая глыба гранита бесшумно повернулась, закрывая отверстие в стене. Даже видевшие это чудо не смогли бы найти место, где кончалась стена, так искусно была сделана статуя Юстиниана, стоящая на страже тайн прекрасной императрицы.

В открытые старой мулаткой главные двери вошла красивая, высокая и статная женщина, на голову выше грациозной и гибкой Феодоры. Полная и стройная, с восхитительным цветом лица и свежими розовыми щеками, вошедшая была менее прекрасна и соблазнительна, чем императрица, но казалась на десять лет моложе ее, особенно в эту минуту, когда волнение тяжелого разговора еще виднелось на побледневшем прелестном лице и во впавших огненных глазах Феодоры.

Вновь вошедшая патриционка была супруга Велизария, Антонина, считающаяся лучшей подругой императрицы.

И теперь Феодора с распростертыми объятьями пошла навстречу входящей Антонине.

— С добрым утром, сестра души моей, — нежно произнесла она, обнимая низко склонившуюся к ее ногам молодую женщину.

— Благодарю тебя, государыня, за доброту к твоей верной слуге… Хорошо ли ты почивала, государыня? — не менее нежно сказала Антонина, в то же время подумавшая: «Как она постарела, однако. Глаза совсем ввалились и кожа пожелтела».

Феодора же говорила про себя: «Эта солдатка грубеет и расползается с каждым днем все больше. Кости у нее, как у буйвола!»

Это размышление не помешало императрице нежно обнять Антонину и усадить ее в кресло.

— Я плохо спала сегодня, дорогая моя. И это наверное заметно на моем бедном лице. Не то, что ты, моя дорогая Антонина! Ты цветешь, как роза, и хорошеешь с каждым днем. Бьюсь об заклад, что счастливая любовь взращивает розы на твоих нежных щечках. Ты наверное видела «его» вчера вечером?

Произнося эти многозначительные слова, императрица рассеянно взяла со стола прелестную игрушку, маленький кинжальчик с рукояткой из слоновой кости, осыпанный рубинами. При виде этой драгоценной игрушки невольницы императрицы бледнели и дрожали. Красивый кинжальчик не раз вонзался в руку, плечо или даже в щеку неловкой или неосторожной рабыни, не сумевшей угодить своей повелительнице. Блестящее лезвие чуть не ежедневно окрашивалось свежей кровью девушек, имевших «честь и счастье» состоять «при гардеробе божественной императрицы».

При последнем вопросе Феодоры, яркая краска залила добродушное лицо жены Велизария. Потупив долу свои красивые светло-серые глаза, она проговорила с видимым смущением:

— Нет, возлюбленная государыня, ты ошибаешься! Вчера вечером я его не видела, к сожалению.

«Еще бы…» — подумала Феодора, но ничего во взгляде и голосе не выдало ее мысли, когда она заговорила, ласково проводя рукой по полной, белой руке Антонины.

— Недолго уже мне наслаждаться твоей дружбой, дорогая моя. Не пройдет и недели, как Велизарий отправится с эскадрой к берегам Италии. Ты же, верная супруга, конечно, захочешь сопровождать его, оставляя свою бедную императрицу одну в ее роскошном дворце. Правда, разлука покажется тебе легче, чем мне. Ведь нашего героя-полководца будут сопровождать его многочисленные друзья и между ними… конечно?..

Феодора замолчала, вперив испытующий взгляд в смущенное лицо Антонины.

Супруга Велизария поняла скрытый смысл вопроса императрицы и ответила, не подымая глаз:

— Да, государыня, Велизарий намеревается взять с собой, по обыкновению, своего старого друга историка Прокопия и обоих сыновей Боэция…

— Понимаю, — с лукавой усмешкой произнесла Феодора. — Ты будешь свободной среди шумной и тревожной лагерной жизни. Пока Велизарий будет занят сражениями и победами, тебе легче будет заниматься… разговорами с красивым юношей, заслужившим твое… внимание…

— Ты угадала отчасти, дорогая государыня… По… только ты напрасно считаешь меня счастливей себя. Напротив того, ты счастлива!.. Твой прекрасный друг, Александр, вернулся и останется близ тебя. Я же… отнюдь не уверена в возможности свободно видеться с Апицием… Ты себе представить не можешь, в каком подчинении этот бедный мальчик у своего старшего брата… Северий же настоящий республиканский медведь, мечтающий о битвах с варварами, и только! Если бы он узнал о нежной дружбе, соединяющей меня с его братом, он счел бы это преступлением, и не отступил бы ни перед чем, чтобы отнять у меня душу и сердце Апиция. Если его брат поедет с нами, то я не смогу быть ни минуты спокойной… Поэтому я пришла просить у тебя помощи, дорогая государыня. Удержи здесь Северия, под каким-нибудь предлогом. Тебе это нетрудно сделать… ведь ты императрица… Я же буду тебе глубоко признательна моя дорогая повелительница…

Феодора ласково усмехнулась.

— Прекрасная мысль!.. Моя милая Антонина становится настоящим тактиком и начинает понимать военные уловки не хуже самого Велизария.

— О, государыня, не называй этого имени! Ты не знаешь, какое глубокое отчаяние пробуждает оно в моей душе! Не забудь, что я была верной и безупречной супругой, прежде чем попала к твоему двору. Только здесь узнала я, что есть чувства и поступки…

заставляющие краснеть женщину, не потерявшую стыда и совести…

Молния ненависти сверкнула в черных глазах Феодоры. Но увлеченная своими мыслями, Антонина ничего не заметила. Она продолжала говорить о том, что жгло и терзало ее честную душу.

— От тебя узнала я, государыня, о том, как легкомысленны и жестоки мужчины, как мало интересуются они нами, раз добившись обладания. Ты же объяснила мне невинность сближения с юношей, нежность которого еще не притупилась чувством собственности, и потому окружает женщину тем обожанием, без которого женское сердце не может быть счастливым. Видит Бог, ничего другого я не искала в дружбе этого прекрасного юноши!

«К счастью для меня, подобное обожание скоро надоедает прекрасным юношам, и они ищут чего-либо более существенного», — снова подумала Феодора.