Иван Наживин - Кремль

А вот целой семьей идет какой-то купец московский – все упитанные, все потные от одежи тяжелой, все довольные, что и им завидуют люди. Сынок глаз не сводит со щапов знатных, но о подражании им и думать не смеет: ох, крепок, ох, жесток батог у родителя! И не потерпит ндравный старик посрамления обычаев дедовских даже и в малом.

А вот точно крадется всей Москве известный мних, сербин Пахомий Логофет, высохший старик с востреньким носиком, который все к чему-то словно принюхивается, и хитрыми и подобострастными глазками. Своими писаниями духовными зарабатывал ловкий старец немало серебра, кун и соболей. Составлял он главным образом жития святых, но занимался и историей. Русскую историю ловкач начинал с разделения земли Ноем между его сыновьями. Далее следовал перечень властителей и царей, среди которых были названы Сеостр и Филикс, цари египетские, Александр Македонский и Юлий Цезарь. У Цезаря был брат Август. Когда Цезарь был убит, Август был в Египте. Его облекли в одежду Сеостра, а на голову ему возложили митру Пора, царя индейского. Учинившись таким образом владыкой вселенной, Август стал распределять земли между своими братьями и родственниками. Одному из них, Прусу, он отдал земли по Висле – так и зовется та земля Пруссией. Некий воевода новгородский Гостомысл перед смертью созвал новгородских «владельцев» и посоветовал им послать в Прусскую землю послов, чтобы пригласить к себе владельца оттуда. Послы нашли там некоего князя по имени Рюрика, суща от рода римска Августа-царя… Ну а дальше все пошло как по маслу. Как же можно было отказать в злате, серебре и соболях столь искусному историку?..

И шли, шли медлительно и важно вдоль строящихся стен кремлевских бояре, купцы, иноземцы, на которых все с испугом таращили глаза; ремесленники, мужики подгородние, попы, мнихи черные, бабы останавливались и, как околдованные, не могли оторваться…

– А-а, и ты здесь, Вася?.. – проговорил князь Семен, завидев задумчиво стоявшего в стороне Василия Патрикеева. – Как дело-то подвигается! Ровно в сказке.

Он немножко побаивался этого беспокойного «мятежелюбца», но Патрикеев – всегда Патрикеев. А кроме того, оба принадлежали к старобоярской партии, которая хмуро смотрела на возвышение князей московских и на их крутое владение. В борьбе, которая велась за старые вольности боярства, именно такие мятежелюбцы и были особенно нужны. Великий князь, кроме того, весьма благоволил к молодому Патрикееву и часто, несмотря на его молодость, поручал ему ответственные дела – в особенности в сношениях с иноземцами.

– Да, и я поглядеть пришел, зятюшка, – рассеянно отвечал князь Василий. – По кирпичику кладут, а дело делается.

Это сказал он больше для себя; он по кирпичику класть не умел: ему хотелось, чтобы все ему нужное по щучьему велению делалось, как в сказке… А в последнее время был он сумрачен более обыкновенного. Дума о Стеше жгла и мучила его, как на дыбе, днем, а в особенности ночью. А постылая жена – глазоньки не глядели бы на фефелу!.. – вздумала, чтобы привязать его к себе, прибегнуть к старому бабьему средству: она омыла водой все свое тело и дала ему ту воду пить. За такие приворотные художества отцы налагали епитимью на год, но он, когда дурость эта открылась, бабе непутевой сказал только: «Дура!..» – и, хлопнув в сердцах дверью, ушел вон из дому…

– А ты послушай-ка, что наш Митька Красные Очи поет!.. – усмехнулся вдруг князь Семен, показывая глазами на нищего, который сидел, ножки калачиком, в пыли и тянул известный стих о вознесении.

– А-а-а-а… – гнусаво тянул красноглазый урод. – Да а-а-а-а… А да а-а-а-а…

Содержание стиха было, однако, таково, что многие каменщики бросили кладку и, потупившись, слушали нытье нищего о том, как накануне Вознесения расплакалась нищая братия: «Ох ты, гой еси, Христос-царь небесный, на кого ты нас оставляешь? Кто нас поить-кормить станет, обувати, в темные ночи охраняти?» Христос обещает дать нищим гору крутую, золотую, но Иван Златоустый просит Его не давать нищим золотой горы. Зазнают гору князья и бояре, зазнают гору пастыри и власти, зазнают гору торговые гости, отоймут они у нищих гору золотую, по себе они гору разделят, по князьям золотую разверстают, а нищую братию не допустят. Много у них будет убивства, много у них будет кроволитства, да нечем будет нищим питатися, да нечем им приодетися и от темные ночи укрытися. И советует Иван Златоустый Христу дать лучше нищим имя свое святое: будут нищие по миру ходить, каждый час будут Христа прославлять и тем будут сыты и довольны. За этот совет и дал Христос Ивану золотые уста…

Князь Семен покачал своей большой, тяжелой головой в шапке горлатной…

– Подайте ради Христа убогенькому… – заговорил унывным голосом Митька, протягивая к проходящим свою дырявую шапчонку. – Убогенькому-то, родимые…

И все бросали ему медяки…

– Да, я и забыл было!.. – спохватился вдруг князь Василий. – Мой родитель собирался к тебе седни перед вечернями, княже…

Хоромы Патрикеевых были тут же, в Кремле, против старинной церковки Спаса на Бору.

– О? – вопросительно уронил князь Семен. – Так надо поспешать будя. Пойдем и ты гостить, коли делов больших нету… Только давай на торг зайдем: мне один торговый книгу старого письма достать обещался, да что-то тянет все…

– Пойдем, пожалуй… Только толкотня там теперь, не пролезешь…

Никольскими воротами они вышли на шумное торговище. По широкой, пыльной и нестерпимо вонючей Красной площади тянулись длинные ряды серых ларьков. И чего-чего тут только не было!.. И Божие благословение многоцветное, и рыба сушеная, и пряники всякие, и сукна домашние, и сукна привозные, и ленты, и лапти, и оружие, и одежда, и сапоги, и притирания для женского полу, и венчики из моха крашеного для угодников, и дорогая харатья, и дешевая бумага, и ладанки, и железный товар, – чего хочешь, того просишь!.. Иногда на торг в Москву навозили столько товаров, что продавцы вынуждены были продавать его за гроши, так что те, которые продали свои товары первыми, еще по хорошей цене, часто скупали свои же товары за гроши и с большой прибылью вывозили их из государства Московского…

Гвалт на площади стоял, как на пожаре. Все было круто присолено материной лаею. Женщины и девицы в такой лае не отставали. Отцы духовные увещевали не лаяться, но тут же начинали крыть и сами – часто даже в самой церкви. Купцы клялись, хлопали по рукам и снова кричали, убеждая покупателей на сделку. «Не обманешь – не продашь» – было общим правилом. Православные поражали иноземцев и дерзостью запроса, который в карман не лезет, и неимоверным плутовством. Любимым средством для надувания было «заговорить», оглушить покупателя криком и божбою, отуманить его, а когда он обессилевал, сдавался, купец, чудесно оттопырив палец, начинал бойко щелкать на счетах, стараясь и тут объегорить его… Счеты были введены при Дмитрии Донском именитым гостем Строгановым, который родом был татарин и заимствовал счеты от татар. От татар же взят был и аршин. По-татарски слово это значит прут, годовая поросль [17] В этом, татарском, смысле слово «аршин» употребляется во Владимирской губернии до сих пор. «Вот погоди, озорник, – грозит мать парнишке. – Вот я тебя сейчас аршином!..» . Разнообразие ходившей по рукам монеты поражает. Самая крупная была гривна. Упоминался уже рубль, четвертая часть гривны, но рублевой монеты еще не было. Были московские и тверские монетки, у которых на одной стороне надпись была сделана по-русски, а на другой по-татарски. В изобилии ходило «пуло», медная мелочь Великого Новгорода. Были английские нобели, были монеты немецкие, арабские, веденецкие… Попадались старинные римские и греческие монеты с головой какого-нибудь императора – их народ звал «Ивановыми головками». Были какие-то таинственные деньги с непонятными изображениями и надписями, вроде: «Шелих якочин ксош спмхок конхи…»