Мика Валтари - Черный ангел

– Наконец-то, – страстно прошептала женщина. Она сжала мою голову ладонями и поцеловала меня в губы. Щеки Анны пылали.

Никто не стерег ее. Никто не запирал на женской половине. Я ничего не понимал.

Анна взяла меня за руку. Этого было достаточно. Держась за руки, мы поднялись по лестнице в большой зал на верхнем этаже. За узким стрельчатым оконцем отливали серебром волны Мраморного моря.

– Конец близок, Анна, – проговорил я. – Ты не представляешь, что творится сейчас на стене. Я благодарю милосердного Господа за то, что еще раз смог увидеть тебя и заглянуть в твои глаза.

– Только заглянуть в мои глаза? – усмехнулась Анна. – И это все, о чем ты мечтаешь? Хотя я – твоя жена?

Нет, я ничего не понимал. Мне казалось, что я сплю. Может, я уже умер? Может, пушечное ядро так быстро размозжило мне голову, что душа моя все еще пребывает на этом свете, охваченная земными страстями?

– Пей, – прошептала жена моя, Анна Нотар, и протянула мне кубок, который наполнила отливающим бронзой вином. Я заметил, что по турецкому обычаю она добавила в вино амбры. Зачем она хотела разжечь мою страсть? Я и так безумно желал эту женщину.

Ее губы были для меня самым восхитительным кубком. Самым опьяняющим и прекрасным вином на свете было для меня ее тело. Но когда я хотел дотронуться до нее, она удержала меня. Зрачки ее расширились и потемнели. Она сказала:

– Нет. Еще нет. Сядь, любимый мой. Сначала нам надо поговорить.

– Не нужно никаких слов, – в горьком разочаровании взмолился я. – Не произноси ничего, свет моих очей! Все это кончится лишь ссорой и оскорблениями, и нам обоим опять будет больно. Лучше всего мы понимаем друг друга не разговаривая, а занимаясь совсем другим делом.

Глядя в пол, Анна с упреком сказала:

– Значит, ты стремишься лишь увлечь меня на ложе. И ничего более. Стало быть, тебя интересует только мое тело?

– Ты же сама того хотела, – сдавленным голосом ответил я.

Анна взглянула на меня и быстро заморгала. В ее глазах блеснули слезы.

– Возьмись наконец за ум, – воскликнула она. – Ты виделся с моим отцом. Он готов простить нас с тобой, если ты только захочешь. Впервые он разговаривал со мной как с взрослой, поделился со мной своими мыслями, подозрениями, планами. И впервые я его по-настоящему поняла. Ты тоже должен понять его. Он кое-что задумал.

Я помрачнел. Страсть моя остыла. Но Анна продолжала говорить, крепко сжимая мою испачканную руку в своих ладонях.

– Он – мой отец. А мой отец не может сделать ничего плохого. Он – самый высокопоставленный человек после императора. И если император предал свой народ и свою веру и продал город латинянам, ответственность за судьбу этого народа ложится на плечи моего отца. Обязанность Луки Нотара – прежде всего думать о жителях Константинополя, и Лука Нотар не может уклониться от выполнения своего долга, каким бы тяжким и унизительным тот ни был. Надеюсь, ты хорошо это понимаешь.

– Продолжай, – горько сказал я. – Сдается мне, что все это я уже слышал раньше…

Анна вспылила:

– Отец – не предатель. Он никогда не унизится до измены. Он – политик, который, стоя на руинах нашего города, обязан спасти все, что можно.

Она внимательно следила за мной из-под полуопущенных век. В ее глазах уже не было заметно никаких слез, хотя она усиленно моргала. Наоборот, казалось, в глубине души этот разговор льстит ее женскому тщеславию. Анна продолжала:

– После падения города я могла бы стать женой султана Мехмеда. Таким образом султан заключил бы союз с греческим народом. Мой отец был просто потрясен, когда узнал, что мой каприз поставил крест на его планах. Но я же ни о чем таком не подозревала. Он ни разу ни словом не обмолвился о своих замыслах.

– Ты действительно многое потеряла, – язвительно ввернул я. – Сначала должна была стать императрицей. Потом – одной из нескольких десятков жен будущего владыки мира. Но тебе – увы! – не повезло. Я понимаю, что ты жалеешь, но не принимай этого слишком близко к сердцу. Мне ведь недолго осталось жить. И скоро ты снова будешь свободна.

– Как ты можешь разговаривать со мной таким тоном! – резко ответила Анна. – Ты же знаешь, что я люблю тебя. И ошибаешься, рассуждая о смерти. У нас с тобой впереди еще целая жизнь. Вот увидишь! Если только послушаешься совета моего отца.

– Ну так скажи мне, что же это за совет, который Лука Нотар сам мне дать не осмелился, – произнес я горько. – Но поторопись. Мне надо возвращаться на стены.

Анна обеими руками вцепилась в меня, словно пытаясь удержать.

– Ты туда не вернешься! – вскричала она. – Этой же ночью отправишься в лагерь султана. Можешь ничего не рассказывать Мехмеду об обороне города, если это оскорбляет твою честь. Ты должен лишь втайне передать султану слова моего отца. Мехмед знает тебя и верит тебе. Других греков он, возможно, не пожелает слушать.

– И что же это за слова? – осведомился я.

– Отец не может доверить их бумаге, – быстро объяснила Анна. – Хоть он не сомневается ни в тебе, ни в султане, отправлять письмо все же слишком рискованно. Даже в ближайшем окружении султана есть люди, которые вставляют ему палки в колеса и подбивают греков сражаться до последнего. Может, тебе известно об этом. Итак, ты должен сказать Мехмеду, что в городе существует сильная партия мира, которая не признает императора и готова сотрудничать с турками, приняв все условия султана. Передай ему: в Константинополе есть тридцать высокопоставленных и влиятельных персон – отец назовет тебе их имена – которые понимают, что будущее греческого народа зависит от благосклонности султана. Честь не позволяет им открыто перейти на сторону турок, пока город еще может защищаться. Но они тайно действуют в интересах Мехмеда, и когда Константинополь падет, здесь уже будет группа лиц, готовых управлять городом и пользующихся доверием народа. Итак, тридцать человек ищут покровительства султана и покорнейше просят, чтобы Мехмед пощадил их жизни, семьи и имущество, когда город будет взят.

Анна посмотрела на меня.

– И что в этом дурного? – спросила она. – Разве это не почетное и многообещающее политическое предложение? Очутившись между турками и латинянами, мы ведь оказались между молотом и наковальней. Только устранив императора и в возможно более полном согласии сложив оружие, мы спасем будущее города. Мы же не сдаемся на милость победителя. Наоборот, политический расчет должен подсказать султану, что это – самый выгодный для турок исход войны. Ты – не латинянин. Так зачем тебе сражаться за дело латинян?

Я молчал, истерзанный отчаянием. Анна же решила, что я размышляю над ее словами, и заговорила снова:

– Падение города – вопрос лишь нескольких дней. Так утверждает отец. Поэтому тебе надо спешить. Когда султан сломит сопротивление латинян, ты войдешь в город вместе с победителями и введешь меня в свой дом как жену. Породнишься с семьей Нотаров. Ты, наверное, понимаешь, что это значит?