Мика Валтари - Турмс бессмертный

Дионисий счел его речь разумной, поскольку вожаку побежденных и в самом деле нечего было терять, и решил взять его вместе с рулевым проводниками к себе на судно. Они хорошо читали береговые знаки на Кипре, хорошо знали местные ветры и течения, часто плавая из Саламина в финикийские города.

— А раз уж ваши люди видели, как вы предали персов, — сказал им Дионисий, — выберите из них двух-трех лучших моряков, и пусть они докажут, что будут верно служить нам, убив всех остальных.

Помилованные вздрогнули, но, сообразив, что назад пути нет, выбрали тех, кого решили оставить в живых, и вместе с ними прикончили остальных. При этом они у каждого просили прощения, объясняя, что поступают так не по своей воле. Потом по приказу Дионисия они продырявили днище своего корабля и поднялись на наш — с ног до головы залитые кровью.

Под парусами и на веслах мы направились к Кипру. В пути нам встретилось большое торговое судно, на котором, кроме ценного груза, были еще и путешественники. Как ни сопротивлялась команда, наши моряки быстро вскарабкались по крутым бортам корабля. Очнувшись от потрясения, путешественники без оружия вышли на залитую кровью палубу с поднятыми руками, наперебой обещая нам богатый выкуп за себя, своих жен и дочерей. Но Дионисий был человек осторожный и не собирался оставлять живых свидетелей, которые могли опознать его даже через много лет. Взяв в руки топор, он собственноручно зарубил всех мужчин, а женщин вначале отдал на потеху своим людям.

— Налетайте, земляки! — подбадривал он их. — Служба ваша сурова и однообразна, и вы, конечно, вправе скрасить ее, забавляясь с женщинами. Но знайте: я собственноручно забью палкой каждого, кто вздумает спрятать какую-нибудь красотку на корабле. Не хватало еще, чтобы мы здесь погрязли в ссорах и дрязгах.

Победители нетерпеливо дергали себя за бороды, бросая горящие взгляды на женщин, которые с плачем цеплялись друг за друга. Дионисий засмеялся.

— И не забудьте, мои храбрые воины, — добавил он, — что за все удовольствия надо платить. Удовлетворяйте свою похоть, пока другие, те, кто поумнее, будут грабить корабль, но не надейтесь при этом получить свою долю добычи. Итак, выбирайте, как некогда Геракл, между узкой тропой добродетели и широкой дорогой порока!

Однако так велика была алчность жителей Фокеи, что лишь горстка моряков набросилась на женщин. Остальные разбрелись по кораблю в поисках добычи. Они взяли много золота и серебра, женских украшений и цветных тканей, а кроме того, пополнили запасы пряностей и вина, и все это в самое короткое время, потому что фокейцы знали, что и где искать.

Проще всего было корабль сжечь, так как мы не могли протаранить его мощный корпус из кедрового дерева. Но Дионисий считал, что огонь и дым привлекут к нам внимание. С большим трудом нашим людям удалось открыть широкие люки в днище судна, чтобы оно как можно скорее затонуло. Едва трюм корабля стал заполняться водой, Дионисий пинками поднял воинов, которые предпочли добыче женщин, и приказал перерезать пленницам горло, чтобы после пережитого позора те хотя бы умерли легкой смертью. При этом один из насильников так и остался лежать на палубе: его жертва длинной заколкой для волос проткнула ему глаза, достав до мозга, а потом сама лишила себя жизни. Дионисий и его люди оценили смелость этой женщины и в знак уважения, уходя с тонущего корабля, закрыли ей лицо.

Один Дориэй пренебрег и добычей, и женщинами, сразу же вернувшись на наш корабль. Микон же, не участвуя в сражении, наоборот, перерыл захваченное судно и забрал с собой ящичек из слоновой кости с медицинскими инструментами.

Дионисий пожурил было Дориэя за лень — но тот ответил, что воюет только с вооруженным противником, и чем искуснее он владеет оружием, тем лучше. Убивать же и грабить беззащитных ниже его достоинства. Ответ этот понравился Дионисию, и он обещал отдать Дориэю долю взятой без него добычи. Обрадованный Дориэй признался:

— Разумеется, я могу убить и безоружного — при крайней нужде или принося жертву. Но тогда надо окропить его водой, надеть ему на голову венок и натереть лоб пеплом. Не откажусь я и лечь с женщиной, если она хорошего рода и достойна меня.

Рассказав это, я могу уже не описывать в подробностях дальнейшее наше плавание, которое продолжалось так же, как началось. Менялись только размеры и число кораблей, которые мы захватывали, время дня и сила отпора команды, количество награбленного и еще кое-какие мелочи, не стоящие внимания. Мы обогнули морем весь Кипр и потопили множество судов, но некоторые рыбачьи челны — свидетели творимых нами дел — ускользнули от нас. Пришла пора скрыться, и Дионисий топал ногами, призывая ветер, который вынес бы нас к берегам Финикии, туда, где главные морские пути и где никто бы и не додумался нас искать. Ведь уже не одну сотню лет морские разбойники не осмеливались заплывать в эти самые безопасные в мире воды.

Но легкий ветерок все время дул в сторону Кипра и гнал нас к берегу, а весла не могли совладать с сильным течением, о котором предупреждали наши проводники из Саламина.

Оттого и топал Дионисий, моля богов о перемене ветра. Микон же поглядел на меня, сощурясь, так что между бровями у него пролегла хорошо знакомая мне складка, и сказал:

— Проси ветра и ты, Турмс, хотя бы для шутки.

И тут, словно движимый неведомой силой, я воздел руки к небу и сперва трижды, подом семикратно и наконец двенадцатикратно воззвал к богам, прося о ветре. Я кричал все громче, пока, оглушенный, не перестал понимать, что со мной творится.

Когда я очнулся, голова моя лежала на плече у Микона, который отпаивал меня вином. Дориэй смотрел на меня потрясенно, да и Дионисий, который ни во что не верил, казался напуганным. Небо, еще мгновение назад сияющее и безоблачное, вдруг потемнело, и на западе выросла черная громада туч, которая приближалась с невероятной скоростью, будто табун исполинских вороных коней с развевающимися гривами. Дионисий приказал поставить паруса, и в тот же миг словно тысяча копыт загрохотала у нас над головой. Море почернело и вспенилось, а небо рассекли молнии. Наши корабли накренились, зачерпнув воды, и вдруг понеслись, гонимые ветром, на всех парусах, окруженные плотной завесой дождя и пены да волнами высотой с дом.

Когда гремел гром, корабль наш трещал по всем швам, и мы падали ничком на палубу, хватаясь за что попало. Но, видно; вино, которым напоил меня Микон, ударило мне в голову, так что при очередной волне я с трудом удержался на ногах, уцепившись за ванты. Я был так возбужден, что мне хотелось танцевать на ходившей ходуном палубе. Мои ноги сами пускались в пляс, а с губ слетали слова, смысла которых я не понимал. И лишь когда буря пошла на убыль, я в изнеможении повалился на доски настила.