Мика Валтари - Турмс бессмертный

Этруск на это ответил:

— Ты и так получишь от меня кадильницу. Я подарю ее тебе.

Я недоверчиво спросил:

— Но почему? Ведь у меня нет под рукой какой-нибудь вещицы, которой я мог бы отдариться.

Он внезапно посерьезнел, наклонил голову, зачем-то закрыл один глаз левой рукой, правую же поднял вверх и сказал:

— Я делаю тебе этот подарок потому, что ты мне нравишься, и я ничего не хочу взамен. Но я был бы очень рад, если бы ты согласился выпить в моем обществе кубок вина и отдохнуть в моем ложе.

Я неверно расценил его слова и резко ответил:

— Подобные вещи не в моем вкусе, хотя я и иониец.

Когда он понял, о чем я подумал, он почувствовал себя глубоко оскорбленным и сказал:

— Нет-нет, мы, этруски, отнюдь не переняли все греческие обычаи. Не беспокойся. Я не осмелился бы прикоснуться к тебе даже кончиком пальца. Ведь ты — это ты!

Он был так серьезен, что я почему-то опечалился и почувствовал, что моя неприязнь к нему уступает место желанию довериться этому незнакомцу.

— Но кто же я и что из себя представляю? — спросил я. — Как человек может знать, что он такое? Разве не носим мы в себе другое, чуждое нам «я», которое толкает нас на самые неожиданные и иногда даже отвратительные поступки?

Он испытующе посмотрел на меня своими миндалевидными глазами, улыбнулся и ответил:

— Ты заблуждаешься. Большинство людей — это скот, который гонят то на водопой, то обратно на пастбище.

Я грустно сказал:

— Самая завидная и самая лучшая судьба у того человека, который уже примирился со своей долей. Завидна также судьба того, кто, хотя и не примирился с нею, однако стремится лишь к тому, что достижимо. Если бы я хотел власти, я мог бы ее достичь. Если бы я стремился к богатству, я бы мог стать богачом. Если бы я стремился к наслаждениям, я мог бы удовлетворить любую свою прихоть. Правда, я по-прежнему был бы чем-нибудь недоволен, но поставленной цели все же бы достиг. Но мне кажется, я хочу чего-то неведомого, чего-то такого, что не под силу ни одному смертному. И я не знаю, чего я добиваюсь.

Незнакомец снова закрыл один глаз левой рукой, наклонил голову и поднял правую руку как для приветствия. Но он промолчал, и я пожалел, что раскрыл свое сердце перед посторонним. Затем этруск пригласил меня в небольшой зал для пиров, собственноручно принес кувшин вина, перелил его в черный кратер и смешал со свежей водой. Сильный запах фиалок наполнил помещение.

Из своего кубка хозяин отлил несколько капель на пол и сказал:

— Я поднимаю этот кубок за богиню, которая носит на голове корону. Ее знак — это лист плюща. Это богиня стен, и все стены рушатся перед ней.

Он торжественно осушил кубок до дна, и я спросил его:

— О какой богине ты говоришь?

Он ответил:

— Я говорю о богине Туран.

— Такой богини я не знаю, — молвил я.

Он, однако, лишь молча улыбнулся и искоса недоверчиво посмотрел на меня. Из вежливости я тоже выпил свой кубок, но добавил:

— Я не уверен, что правильно поступаю, распивая с тобой вино. От резкого аромата фиалок у меня может закружиться голова. Я давно заметил, что не могу пить умеренно, как делают умные люди. Здесь, в городе, я уже дважды напивался, танцевал бесстыдный танец козла, а потом терял память.

— Тогда восхваляй вино, — сказал он. — Ты счастливый человек, если можешь утопить в нем свой страх. Меня зовут Ларс Альсир. Так чего ты хочешь от меня?

Я позволил ему снова наполнить черный кубок, глотнул вина, развеселился и сказал:

— Я хорошо знаю, чего я хотел, когда шел сюда. Ты оказал бы мне огромную услугу, если бы согласился подробно описать ваши моря, побережья, порты и маяки, а также направление ветров и течений, чтобы наши суда смогли благополучно добраться до Массалии, куда мы собираемся с наступлением весны.

Ларс Альсир ответил:

— Дать такое описание кому-то из чужестранцев — это большое преступление. Мы не дружны с фокейцами и долгие годы воевали с ними, потому что они пытались обосноваться на Сардинии и Корсике — двух больших островах, где у нас есть рудники, которые мы должны охранять. Мы пустили ко дну многие их корабли вместе с моряками, так что даже если бы я и снабдил тебя описанием пути по нашему морю, это тебе все равно бы ничего не дало. Ты ни за что не сумел бы достичь Массалии. Чтобы пересечь наше море, твой начальник Дионисий будет вынужден обратиться за разрешением к карфагенянам и этрускам. Но если бы он даже предложил им все ваши добытые грабежом богатства, он не смог бы его купить.

— Ты угрожаешь? — спросил я.

— Да нет, — ответил он. — Как же я могу угрожать сыну молнии?

— Ларс Альсир… — удивленно начал я, но он прервал меня и с нарочитой серьезностью спросил:

— Чего же ты хочешь, Ларс Турмс?

— Что это значит? — подозрительно поинтересовался я. — Меня действительно зовут Турмс, но вовсе не Ларс Турмс.

— Я только выказываю тебе уважение. Мы говорим так, когда высоко ценим происхождение собеседника. И запомни: тебе не грозит никакая опасность, потому что ты — один из Ларсов.

Я не стал разубеждать его, а попросту заявил, что очень привязан к Дионисию и фокейцам. И добавил, что если он сам не может продать мне описание морского пути, то ему наверняка под силу указать лоцмана, который знает все мели и все течения и проводит наши корабли до берегов Массалии.

Ларс Альсир принялся рисовать пальцем на полу какие-то фигуры и, не глядя на меня, сказал:

— Карфагенские купцы так блюдут тайну морских путей к своим факториям, что любой из их шкиперов, который заметит, что за ним следит греческое судно, скорее посадит собственный корабль на мель и тем самым погубит также и вражеское судно, чем укажет врагу правильный путь. Мы, этруски, не столь щепетильны, но у нас тоже есть свои традиции, и я уверен, что этрусский лоцман, даже если бы это означало для него верную смерть, привел бы корабли Дионисия прямо под тараны наших военных судов.

Так постарайся же понять меня, Ларс Турмс! — Он раздраженно вскинул голову и взглянул мне прямо в глаза. — Мне ничего не мешало продать тебе за высокую цену фальшивое описание морского пути или постараться найти для вас лоцмана, который непременно посадил бы ваши суда на мель. Но с тобой я не могу так поступить, потому что ты — Ларс. Пусть Дионисий сам пожинает то, что посеял. Давай оставим эту неприятную тему и поговорим о божественном.

Я с горечью ответил, что не понимаю, почему все, как только выпьют вина, непременно хотят говорить со мной о бессмертных.

— Не подумай, что я боюсь тебя или твоих улыбающихся богов, Ларс Альсир. Напротив, мне кажется, что сейчас я сижу где-то очень высоко, а ты, совсем маленький, остался внизу.

Его голос доносился до меня как будто издалека и был слабым, как шепот, когда он ответил: