Мика Валтари - Турмс бессмертный

Ксенодоту так и не удалось соблазнить меня своим удобным и уютным кораблем. Я пошел в тирренский храм с деревянными колоннами, где знакомый мне купец как раз совершал жертвоприношение, вымаливая попутный южный ветер, и спросил его, не довезет ли он меня до устья реки около Рима. Он явно обрадовался, что заполучит на корабль сильного мужчину, который поможет держать парус и грести, однако виду не подал и потребовал, чтобы я взял с собой еду и заплатил за место на судне. Мы немного поторговались и через некоторое время сошлись в цене. Впрочем, я не слишком настаивал, боясь его обидеть.

Молитвы тиррена были поняты богами превратно, и через несколько дней ветер усилился и изменился на западный. Это было на руку Ксенодоту, который сказал:

— Я жду до вечера, одумайся, последуй голосу разума, Турмс. Вечером я отправляюсь в путь, так как мне объяснили, что это самое подходящее время для того, чтобы покинуть Панорм и отплыть на восток. Умоляю тебя, поедем со мной, я дал клятву Арсиное, что заберу ее вместе с дочерью Мисме и служанкой Анной.

Но ему не удалось уговорить меня. Я пошел к Арсиное и сказал:

— Настало время расставаться. Ты этого хочешь, не я. Благодарю за годы, которыми ты пожертвовала ради меня; о плохом я уже забыл, так что в памяти моей останутся только хорошие дни, проведенные с тобой. Дары сиканов я забираю с собой, а тебе отдаю золотые монеты Ксенодота. Себе я оставляю ровно столько, сколько нужно, чтобы добраться до Рима. Анну ты лучше не забирай, ибо я уверен, что из жадности ты продашь ее при первом же удобном случае, а я не хочу, чтобы с ней случилось что-нибудь плохое. Она доверилась моей опеке, а не твоей, когда уходила с нами из Сегесты.

Арсиноя ответила:

— В Регии я легко найду себе рабыню порасторопнее. Мне только лучше, если ты хочешь тащить с собой эту неуклюжую девчонку, которая давно уже дерзит и огрызается. Пожалуйста, вспоминай обо мне, Турмс, когда тебе будет тяжело.

Несмотря на то, что я был зол на Арсиною, в ее присутствии мне сделалось жарко, и я весь трепетал. Я не представлял себе жизни без нее, но отступать от своего не собирался. За те дни, что мы провели в Панорме, Арсиноя и я ни разу не делили ложе. Вот и теперь, в эти последние мгновения перед разлукой, я не стал обнимать ее, хотя и видел, что она обижена и огорчена моим равнодушием. Я-то знал, что стоит мне поцеловать ее, как я забуду и о предзнаменовании, и о Риме. Вот почему я был так холоден с ней.

Прощаясь с ними вечером в порту, я коснулся губами щеки Мисме и заверил Ксенодота в своей дружбе.

— Во имя этой нашей дружбы, — попросил я, — отыщи в Гимере, если вам доведется зайти в тамошний порт, почтенного тирренского купца Ларса Альсира. Передай ему привет и заплати мой долг, потому что уезжать из страны должником мне бы не хотелось. Это образованный и мудрый человек, который расскажет тебе о тирренах много интересного.

Ксенодот заверил, что все сделает, как я прошу, а Арсиноя сказала с обидой:

— Так-то ты прощаешься со мной? Ты больше думаешь о чужом человеке, а не о том, чем ты мне обязан.

Она накрыла голову и поднялась на корабль, и Ксенодот пошел за ней, неся на руках Мисме. У меня все еще теплилась надежда, что Арсиноя одумается и вернется, она же была уверена, что я окликну ее и попрошу подождать, пока не соберу свои вещи, чтобы поплыть с ними. Но моряки убрали мостки, крепко привязали их к палубному ограждению и взялись за весла. Отчалив от берега, они подняли паруса; в отблесках заходящего солнца корабль казался красным, и я подумал, что Арсиноя навсегда уходит из моей жизни. Не в силах сдержать отчаяние, я упал на колени и закрыл лицо руками. Горе сломило меня, в душе я проклинал богов, которые сыграли со мной злую шутку. Не помогали и воспоминания о жадности и легкомыслии Арсинои — ведь в Сегесте она отказалась от всего и не покинула меня, поэтому я и сейчас был уверен, что она поступит так же.

Вдруг я почувствовал несмелое прикосновение руки к моему плечу и услышал голос Анны:

— На тебя смотрят финикийцы.

Очнувшись, я вспомнил об опасности и о том, что на мне до сих пор сиканская одежда, поэтому опять надел на лицо деревянную маску и завернулся в яркий шерстяной плащ, который подарил мне Ксенодот. С высоко поднятой головой вернулся я на корабль тиррена, а Анна следовала за мной со всеми нашими пожитками.

На судне мы встретили одного только старого хромого рулевого, оставленного сторожить хозяйское добро. Когда мы ступили на палубу, он поблагодарил богов и сказал:

— Хорошо, что ты пришел, сикан. Постереги товар и корабль, а я сойду на берег и совершу жертвоприношение, помолюсь о попутном ветре.

В опускающихся сумерках с рынка доносились веселая финикийская музыка и пьяные мужские разговоры, так что я прекрасно понял, зачем это рулевому так срочно понадобилось принести богам жертву. Когда он ушел, мы с Анной отыскали себе на корабле подходящее место. Пока мы устраивались, совсем стемнело. Мне стало очень грустно, и я заплакал. Я лил слезы над тем, что потерял, и проклинал себя за то, что вынужден подчиниться знамению. Арсиноя никак не шла у меня из головы.

Я лежал под палубой на вонючих связках кожи, когда вдруг увидел Анну. Она провела пальцем по моему лицу, вытерла мне слезы, поцеловала в щеку, стала гладить мои волосы и сама расплакалась. Мне было так плохо, что я почувствовал благодарность к этой девушке за ее милосердие, но я вовсе не хотел, чтобы она плакала из-за меня. Поэтому я сказал:

— Не плачь, Анна. Мои слезы — слезы бессилия, это пройдет. Несчастный я, несчастный, даже не знаю, что ждет меня в будущем. И зачем только я взял тебя с собой? Может, лучше бы тебе было отправиться со своей госпожой?

Анна опустилась на колени и сказала:

— Скорее я бросилась бы в море. Спасибо тебе, Турмс, я пойду за тобой, куда бы ты ни шел!

Она опять дотронулась до моего лица.

— Я буду такой, какой ты хочешь меня видеть. Я буду покорна тебе. Если хочешь, ты можешь сейчас же выжечь клеймо рабыни на моем лбу или бедре.

Меня тронула ее преданность, я погладил ее по волосам и сказал:

— Ты не рабыня, Анна, и я обещаю заботиться о тебе в меру своих сил, пока ты не встретишь мужчину, которого полюбишь.

Она ответила:

— Но, Турмс, я уверена, что не встречу такого мужчину. Разреши мне остаться с тобой, умоляю! Я постараюсь быть тебе полезной.

Пытаясь уговорить меня, она неуверенно произнесла:

— Арсиноя, моя госпожа, считает, что самое лучшее для меня — это зарабатывать деньги в доме терпимости где-нибудь в большом городе. Если хочешь, я стану продажной женщиной, но мне это не слишком-то по душе.

Ее слова испугали меня; я обнял ее и принялся успокаивать:

— Не выдумывай! Никогда я не разрешу тебе делать этого, ибо ты невинная и порядочная девушка. Отныне ты находишься под моей защитой.