Иван Фирсов - Адмирал Сенявин

— Не горюй, Митя, Нанси небось с сестричкой развеются, а нас с тобой вскорости бурный ветер и подавно замотает, враз голову просвежит.

Дмитрий незаметно вздохнул, грустно улыбнулся. Порыв свежего ветра вмиг расправил марсель и закрыл набережную. Сенявин закинул голову. Его матросы, ловко орудуя на пертах, обтянули марсель, а на верхней рее готовили к постановке следующий парус.

Дмитрий перешагнул через фальшборт на руслени и полез вверх по вантам на фор-салинг помогать матросам. С некоторых пор он убедился, что матросы работают намного проворней и веселей, когда с ними рядом мичман.

— К повороту! — донесся со шканцев зычный голос старшего офицера, усиленный рупором. — Марселя и брамсели к постановке изготовить!

С «Иезекииля» раздался пушечный выстрел. Флагман обратил внимание и поднял сигнал: «Курс зюйд-вест».

Вытягиваясь в кильватерную колонну, эскадра вступила под полные паруса. В далеком мареве, за кормой, постепенно скрадывались и сливались с окрестными холмами контуры Лиссабона…

Два с лишним месяца крейсировали корабли в Атлантике на торговых путях. С каждым днем все больше встречали «купцов» из европейских стран. Они приветливо, без боязни, проходили вблизи русских кораблей, прослышав о мирной миссии эскадры. Иногда следовали стороной французские, испанские, довольно изредка английские фрегаты, салютуя русскому флагу. Встречая коммерческие суда под русским флагом, Палибин отряжал для охраны два-три корабля, которые сопровождали их до Гибралтара.

Примеру России последовали и другие европейские державы, они стали также снаряжать для конвоя военные корабли.

Вооруженное прикрытие торговых судов вскоре дало себя знать. Совершенно прекратились попытки нападения не только на русские, но и на торговые суда всех других стран.

В июне Палибин получил депешу — эскадре предписывалось направиться к Балтике.

…В ту пору, когда Сенявин впервые плавал за границу, свой первый вояж в Европу совершал цесаревич Павел. С этим вояжем совпала и экспедиция отряда кораблей в Средиземное море…

После масленицы контр-адмирала Якова Сухотина спешно вызвали из Кронштадта в Адмиралтейств-коллегию. Затребовал вице-президент коллегии Иван Чернышев.

«Стало быть, что-либо безотлагательное, — размышлял в пути Сухотин. — Эскадра в Кронштадте льдом скована. Их светлость граф надумал что-то. Опять же два десятка лет состоит наставником наследника престола, имеет доступ к императрице…»

— Ведомо тебе, Яков Филиппович, — начал Чернышев без предисловий, — о Декларации нашей по нейтралитету. — Сухотин молча кивнул. — Знаешь ты и о наших экспедициях прошлыми годами Хметевского к Нордкапу, Палибина в Атлантику. — Чернышев подозвал Сухотина к карте на стене. — Повелением ея величества нынче весной поведешь эскадру из Кронштадта в Ливорно. Состав кораблей и фрегатов получишь в секретной инструкции. Среди прочих включен и «Виктор» под началом Ушакова. Смышленый, расторопный, самостоятельный капитан. Да ты не хуже меня знаешь, подмогой тебе будет… Кстати, в Ливорно, возможно, к вам пожалует инкогнито царственная особа. Ежели сбудется, дадут знать своевременно…

Чернышев не договаривал, а Сухотин не смел спрашивать. Иван Григорьевич нет-нет, да и общался, по старой дружбе, с Никитой Паниным, самым близким человеком цесаревича Павла.

В последние годы Екатерина исподволь начала отстранять Панина от наследника. Она и раньше недолюбливала Панина, а Безбородко давно мечтал свалить его. Последнее время Павел стал увлекаться мистикой. С тех пор как в Петербург наведался Фридрих-Вильгельм, наследник прусского трона, в поведении цесаревича окружающие стали замечать странности. Только близкие знали, что прусский принц заронил в слабую душу Павла смятение. Кроме земной жизни, оказалось, существует иная, доступная лишь избранным… Постепенно погружался он во мрак масонских тайн…

Как-то митрополит Платон правил службу в Петропавловском соборе в день поминовения павших на морях. По ритуалу присутствовали все адмиралы во главе с генерал-адмиралом Павлом. Неподалеку стоял и Чернышев. Гремели барабаны, над гробницей Петра Великого склонились знамена турецкие, шведские…

— Восстань же и насладися плодами трудов своих! — При этих словах гардемарины забросали гробницу Петра I знаменами вражеских кораблей. — Флот российский уже на море Медитерранском [23] Средиземное (от фр. Mediterannee). , он во странах Востока, Ближнего и Дальнего, он плывет у берегов Америки… Услышь ты нас! — воззвал Платон. — Слышишь ли? — спросил и, склонясь, прислушался: нет ли ответа? — Мы тебе возвещаем о подвигах наших…

Проповедь Платона магически подействовала. Адмиралы закрыли лица ладонями, а Павел схватил за руку своего ближайшего друга князя Куракина и прохрипел:

— Мне страшно, князь! Будто и впрямь знамена турецкие зашевелились… Не подымется ли он из праха?

Проповедь закончилась, а бывший гетман Кирилла Разумовский с хохлацким юмором произнес вполголоса:

— И чего вин Петра кличе да кличе? Вин як встане, так усим нам розог достанется…

В тот же вечер Павел засиделся допоздна с Куракиным: решили прогуляться по ночному городу. Завывал ветер, раскачивая фонари на пустынных улицах, светила яркая луна.

— Ни души, какой мертвый город, — сказал Куракин.

— А вот там кто-то стоит, — шепнул Павел. Ему показалось, из глубины темного подъезда вышел высокий человек, закутанный в плащ, и зашагал рядом с цесаревичем.

«Мне казалось, — вспоминал потом Павел, — что ноги его, ступая по плитам тротуара, производили странный звук, будто камень ударялся о камень… Я ощутил ледяной холод в левом боку со стороны незнакомца».

— Ты не слышишь, князь, он шагает рядом?

Куракин недоуменно пожал плечами;

— Плещут волны, скрипят фонари.

— Да вот же он! — закричал Павел в ужасе.

Куракин расхохотался.

— Мы прижались к самой стене, никто не протиснется.

«Я протянул руку и нащупал камень, — рассказывал Павел. — Но все-таки незнакомец был тут и шел со мной шаг в шаг, а звуки его шагов, как удары молота, раздавались по тротуару… под его шляпой блеснули такие блестящие глаза, каких я не видывал никогда прежде…»

Павел пустился бежать прочь, Куракин догнал, схватил цесаревича, прижал к себе:

— Успокойтесь, ваше высочество, уверяю вас всеми святыми, что на этой улице нас только двое…

Они пошли к Сенату, цесаревича трясло.

«Наконец мы пришли к большой площади между мостом через Неву и зданием Сената. Незнакомец направился к тому месту, где возвышался монумент Петра Великого».

Здесь таинственный незнакомец сказал цесаревичу, что они якобы увидятся еще раз.