Иван Фирсов - Адмирал Сенявин

Сенявин сдал шпагу вошедшему офицеру и отправился под арест. В кордегардии, или, как называли ее пруссаки, гауптвахте, он многое передумал и все чаще возвращался к мысли, что все затеянное им было фривольным упрямством. «В самом деле, — размышлял он, — окажись я на месте Ушакова, поступил бы точно так, а быть может, и строже взыскал». Он невольно улыбнулся, вспомнив вдруг почему-то о секанцах, которыми его потчевал в детстве дядя.

В эти дни в Яссы по срочному вызову Потемкина приехал Ушаков со своим заместителем, капитаном бригадирского ранга Пустошкиным.

Дело Потемкин считал настолько срочным, что распорядился для ускорения проезда от Бендер до Очакова на каждой станции специально держать по десятку лошадей. Потемкина тревожило поведение турок на переговорах в Галаце. Подписав под воздействием поражения у Калиакрии предварительные условия мира, турки затягивали переговоры. Они питали надежду на помощь и вмешательство Англии, Франции и Пруссии, для которых усиление России на Черном море представлялось катастрофой.

— Тревожусь я, Федор Федорович, — озабоченно сказал он Ушакову, — как бы французы да англичане, науськивая султана, сами мордой не сунулись в Черное море. Какова сейчас исправность кораблей?

Ушаков к ответу был готов. Он предусмотрительно захватил журнал корабельных работ, подробно доложил о состоянии каждого судна и сказал:

— Нынче в море, ваше сиятельство, готовы менее половины кораблей. Надобно для поспешного ремонта много мачтового леса, парусины, железа…

— Все будет, — твердо сказал князь, — потребную роспись оставь мне, сегодня же отправлю к исполнению. Приложи всемерно старание быть с флотом в готовности.

В конце разговора Ушаков осторожно спросил:

— Ваша светлость, каково ваше решение по Сенявину?

Потемкин, видимо, ожидал этого и в свою очередь спросил:

— А ты какое мнение о нем имеешь?

Ушаков подумал недолго, минуту-другую, очевидно, он уже давно имел свое суждение:

— Сенявин недюжинный, смышленый офицер, о деле печется рьяно, лихо командует, к служителям строг, но радеет о них. — Ушаков лукаво сощурился. — А гордыня непомерная да кичливость, мыслю, по молодости, сие пройдет. Да и урок ему преподан строгий.

По мере того как говорил Ушаков, лицо Потемкина озарялось улыбкой.

— Ей-богу, какой ты молодец, Федор Федорович, простив Сенявина. Будто угадал мои мысли про эту занозу. Однако я тебе больше скажу, что, глядя на тебя, со временем он будет отменным адмиралом и даже, быть может, превзойдет тебя.

Ушаков добродушно усмехнулся и развел руками: «Дай-то Бог».

Потемкин вдруг нахмурился:

— Однако поимей — строго взыскивать с него точное исполнение должности. Определим сперва его на гребную флотилию. Пускай там лямку тянет. Дня через два выпущу его, шпагу его возьми, сам ему и возвратишь.

Ушаков уже откланялся, когда Потемкин напомнил:

— Не позабудь бригантину за мной выслать в Николаев. Я там через три недели буду.

Заложенная Потемкиным в годовщину взятия Очакова судоверфь в Николаеве быстро разрасталась. Здесь, на Ингуле, место было удобное, червь не точил корпуса кораблей. Вокруг города как грибы вырастали новые мазанки мастеровых — кузнецов, плотников, конопатчиков, литейщиков. Мазанки соединялись в посады. Потемкин велел открыть здесь училище земледелия, разбить сад лекарственных растений, а всем поселянам сеять желуди, разводить дубравы — корабельный лес. В этот раз Потемкин намеревался из Николаева идти к Херсону, Очакову, а затем навестить Севастополь, полюбоваться на свой Черноморский флот. Однако поездке этой так и не суждено было состояться…

Как Потемкин и сказал, через два дня он вызвал Сенявина. Осунувшийся, побледневший, без привычного румянца на круглых щеках, переступил Сенявин порог апартаментов светлейшего князя. Встреча состоялась накоротке, Потемкин куда-то торопился.

— Поезжай в Севастополь, повинись перед Ушаковым. Да впредь знай, он первый о тебе озаботился и ходатайствовал простить тебя.

Прощаясь, Сенявин не предполагал, как, впрочем, и князь, что видятся они в последний раз… Никуда не заходя, Сенявин в тот же день уехал в Севастополь.

Подъезжая к Инкерману, он остановил бричку на Мекензиевых горах, вышел, снял шляпу. Издалека, с моря, над Большой бухтой дул крепкий, по-осеннему освежающий бриз. Внизу, вытянувшись цепочкой, стояли на рейде корабли эскадры. Веяло оттуда чем-то неповторимо особенным, живительным…

На следующий день, в субботу, Ушаков, как обычно, пригласил к обеду командиров. Прежде чем сели за стол, Сенявин попросил слова.

— Вы помните, господа, в этом зале, весною, я был крайне невоздержан и принес незаслуженные и, главное, несправедливые оскорбления их превосходительству, — Сенявин говорил медленно, но внятно и без какого-либо волнения. Он повернулся к стоящему рядом Ушакову. — Весьма и весьма сожалею о содеянном. Я винюсь перед вами, ваше превосходительство, и прошу обиды не таить.

Ушаков взял прислоненную к стене шпагу.

— Повинную голову меч не сечет, Дмитрий Николаевич, Бог вас простит, а я тем паче прощаю. — Он отдал Сенявину шпагу и обнял его.

В понедельник Сенявина до Инкермана провожал Львов. «Послужишь годик-другой на флотилии де Рибаса, а потом, глядишь, и вернет тебя светлейший на эскадру», — сказал он на прощанье.

— Дай-то Бог, — зевая, ответил Сенявин. Вчера допоздна сидели у Михаила. — Быть может, так и случится.

Люди предполагают, а Господь располагает. При въезде на переправу у Херсона навстречу попался замызганный грязью курьер.

— Светлейший князь Богу душу отдал! — перекрестившись, крикнул он и вскочил на лошадь.

Сенявин как-то сразу сник, снял шляпу, тоже перекрестился. Стало пусто на душе. Встречные офицеры рассказали, что пятого октября Потемкин направился в Николаев. Не отъехав и сорока верст от Ясс, он вдруг сильно занемог. Болезнь и раньше терзала его, но как-то все проносило. Он велел вынести себя из кареты. Его положили на плащ подле дороги, где он вскоре и скончался…

С Потемкиным закончилась и ушла в историю целая эпоха российской истории, особенно связанной с разгромом Порты — векового противника на южных рубежах Таврии, Новороссии, Кубани, — созданием и строительством на пустом месте городов-красавцев — Севастополя, Херсона, Николаева, Одессы. «Великий человек и человек великий, — отозвался о нем Суворов. — Велик умом, высок и ростом». Александр Васильевич на похвалы вельможам был скуп…

Сенявин не останавливался в Херсоне, чтобы не потревожить Терезу, и проследовал на гребную флотилию, которая базировалась в Гаджибее.

Спустя два месяца Турция и Россия подписали Ясский мирный договор. Россия приобрела новые территории от Очакова почти до самого Измаила…