Юрий Борев - Фарисея. Послесталинская эпоха в преданиях и анекдотах

Вопрос анкеты: «Что вы делали во время войны: отсиживались в окопах Сталинграда или сражались на Малой земле?»

Мы живём в восточной деспотии. Время остановилось, и не пытайся уловить его движение.

В 1956 году, после XX съезда, появилась надежда, но после Будапешта и Новочеркасска она дала трещину. В 1968 году, после подавления Пражской весны, надежда исчезла. В 1979 году, после вторжения в Афганистан, ушла даже надежда на надежду.

Сахаров говорил: «Страной должны править не партийные, а умные люди».

Было притчей во языцех самодурство купцов. Теперь главный Самодур — чиновник. К нему перешла вся власть. Взамен одного диктатора в каждом отдельно взятом советском учреждении возник свой. Делает что левая нога хочет. При Хозяине боялся. Теперь некого бояться. Мышление чиновника знает только вертикаль. К высшим — предупредительность, к равным — зависть, к низшим — презрение. У него нет другого отношения к человеку кроме иерархического: он или заискивает, или похлопывает по плечу.

Когда рабочий Пупкин узнал, сколько стоит памятник, вставленный при жизни очередной гертруде, он сказал: «За такие деньги мог бы и сам постоять».

«Меня нет и не будет».

Разговор в высшем свете.

— Вы почему арбуз не едите?

— Ухи пачкает.

Рассказывал один из старейших кинематографистов Яков Райх.

После войны Райх был директором картины, снимать которую пришлось в Запорожье. Жильё и питание ему удалось организовать сравнительно легко, но вот транспорт можно было получить только с разрешения первого секретаря обкома. Им в те поры был Леонид Брежнев. Он принял членов съёмочной бригады радушно. Угостил и к слову рассказал историю: «Во время Парада Победы я стоял по правую руку от трибуны Мавзолея. Было прохладно, и я грелся коньяком, и так нагрелся, что меня швырнули в „эмку“ и доставили в гостиницу „Москва“. Решив вопрос с машиной, секретарь обкома сказал: „Каждый должен иметь возможность получить пользу от своего труда“ и вызвал директора филармонии. Указывая на заезжих киношников, Брежнев распорядился: „Два кассовых концерта на сумму пятьдесят тысяч“. Директор промямлил: „Но у меня Бейбутов…“

Бейбутова отодвинули, и московские кинематографисты уехали из Запорожья с пятьюдесятью тысячами.

В Большом театре завершалось торжественное заседание, посвящённое 33-й годовщине Октября. Все встали и запели „Интернационал“. Сталин взял под козырёк, хотя его на голове у него не было. Поскрёбышев прошептал: „Постарел наш вождь!“ После торжественной части состоялся концерт. Последним его номером было выступление молдавского танцевального коллектива, лихие пляски которого вызвали овацию. Когда концерт закончился, Сталин в сопровождении Поскрёбышева вышел из правительственной ложи. Навстречу шёл человек с широкими, густыми бровями. Сталин сказал:

— Молодци твои молдовьяни!

Человек смущённо улыбнулся, а Поскрёбышев сказал:

— Товарищ Сталин, это Брежнев — секретарь Днепропетровского обкома.

— Постарел ты, Поскрёбышев, стал отставать от жизни.

В тот же вечер Сталин распорядился избрать товарища Брежнева первым секретарём ЦК Молдавии.

Воевавший в одной армии с Брежневым Александр Аникст сказал: „Мы сочли бы сумасшедшим того, кто сказал бы, что этот полковник будет сидеть на месте Сталина“.

Брежнев стал Генсеком.

— Как вас теперь называть?

— Можете просто: Ильич.

Анекдоты садятся и придумывают, вернее, сначала придумывают, а потом садятся.

Уценённый анекдот — тот, за который при Сталине давали десять лет, а при Брежневе — только три.

Одесситы обратились в ЦК с просьбой вернуть Хрущёва: „Лучше жить без хлеба, чем без анекдотов“. Решение ЦК превзошло ожидания: назначили Брежнева.

— Леонид Ильич, говорят, вы коллекционируете о себе анекдоты? Много собрали?

— Три лагеря.

Еврея вызвали в КГБ:

— Вы рассказываете анекдоты о Генеральном секретаре… При Сталине вас бы расстреляли. Идите и не болтайте.

Еврей вышел на улицу и сказал:

— У них уже и патроны кончились.

Ленин с соратниками обсуждают план вооружённого восстания. Подбегает маленький мальчик и говорит:

— Вооружённое восстание нужно провести 25 октября 1917 года!

Ленин спрашивает:

— Ты кто такой?

— Ленька!

Бровеносец в потёмках.

Бог спрашивает у Брежнева, когда в России перестанут притеснять церковь.

— Это будет не при моей жизни. Я, в свою очередь, хочу спросить вас: когда у нас наступит коммунизм?

— Это будет не при моей жизни.

Жискар д'Эстен показывает Брежневу изящную табакерку» с надписью: «Дорогому Жискару от любящей жены». Брежнев тоже хочет похвастаться и вытаскивает массивный золотой портсигар с надписью: «Великому князю Сергею Александровичу от графа Уварова».

Брежнев, Никсон и Жискар д'Эстен поспорили, кто сумеет заставить кошку съесть горчицу. Никсон попытался сунуть кошке ложку. Кошка вырвалась. Брежнев сказал: «Это насилие над личностью». Жискар д'Эстен намазал горчицей колбасу — кошка понюхала и отвернулась. Брежнев прокомментировал: «Это обман» — и намазал ей под хвостом. Издав дикое «мяу», кошка быстро слизала горчицу Брежнев сказал: «Ну вот! Добровольно и с песнями!»

Вчера Леонид Ильич Брежнев принял французского посла за английского и три часа беседовал с ним.

Из Индии Брежнев вернулся с красной точкой на лбу и объяснил: «Индира Ганди заявила, что я великий деятель, но тут, — он показал на свой лоб, — у меня чего-то не хватает».