Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1

– Зедвуэм – это боевая молодежная организация, созданная в 1943 году по заданию ППР… Польска Партия Роботнича, – пояснил он, снова увидев непонимание в ее глазах, и, чтобы было совсем ясно, добавил: – Попросту говоря, коммунисты. Вот меня как раз в 1943 году и перебросили в Польшу из СССР.

– Так ты тоже из Советского Союза? – удивилась девочка.

– Почти, – улыбнулся Ромка, – я там учился в детском доме в Иваново, после того, как моя мать бежала из Польши в Советский Союз со мной на руках.

– Бежала?

– Ну да, – кивнул худенький паренек в больничной пижаме. – Она работала в Коминтерне. А в 1938 году ее посадили… Хорошо, что Ванда Василевская была ее подругой и перед самой войной сумела добиться освобождения мамы.

1938 год Нине тоже запомнился. И про Ванду Василевскую она кое-что слышала. Во всяком случае, она хорошо помнила вышедший на экраны в 1943 году фильма «Радуга», созданный по одноименной книге этой польской писательницы.

– А что ты делал в Польше, когда тебя перебросили? – поинтересовалась Нина.

– Я же сказал – вместе с товарищами мы создавали молодежную боевую организацию. Пытались помочь восставшим в гетто.

– В каком гетто? – даже само это слово вызывало у девочки лишь какие-то смутные ассоциации.

– В еврейском гетто в Варшаве. Это было в том же году, – было заметно, что воспоминания не доставляют Ромке радости. – У них почти не было оружия, не было людей, умеющих воевать. Да и у нас тогда было негусто. Мало чем смогли помочь. А аковцы все твердили свое – «стоять с ружьем у ноги, таков приказ из Лондона»! – зло ощерился он. – Хотя, – тут его голос немного смягчился, – и среди них находились честные люди, кое-чем помогали, а небольшая группа даже пошла в бой.

Кто такие аковцы, Нина уже немножко знала. Знала и то, что 22 июля 1945 года членам подпольной Армии Крайовой была объявлена амнистия, и ей воспользовались очень многие, но далеко не все…

– Вот во время восстания 1944 года меня в Варшаве не было, – продолжал между тем Ромка. – Тогда много наших ребят погибло, а меня как раз послали курьером через фронт, к Люблинскому правительству. Ну, к Польскому комитету национального освобождения, – добавил он, опасаясь, что его собеседница снова не поймет, о чем речь.

Нина уставилась на его распахнутую на груди больничную пижаму, не скрывавшую несколько заметных шрамов.

– Где это тебя?

Он сразу понял, о чем его спрашивают:

– Да в основном после войны. Было несколько крепких стычек, – не стал уходить от ответа Ромка. – Война тоже пару отметин оставила. Ну, и в гестапо руку приложили.

– Тебя схватило гестапо? – ужаснулась девочка, услышав это пугающее слово.

– Да, было дело, – паренек повел плечами, зябко поеживаясь. – С другой стороны, можно сказать – повезло, попал просто в облаву. Допросили для порядка, избили пару раз, но особо не усердствовали. Не было тогда у них на меня ничего. Но я насмотрелся, что они делают с теми, кто попал под серьезное подозрение… – Ромка еще раз поежился. – А меня после допросов просто вышвырнули обратно на улицу. Хуже было во второй раз…

– Ты что, снова попался? – Нине было и страшно, и очень интересно узнать, как этот худощавый парнишка сумел пройти через застенки гестапо и уцелеть.

– Попался, – понуро кивнул тот. – Явка была провалена, и меня как раз на той явочной квартире и взяли. Я чувствовал, что теперь уж меня просто так не выпустят. Вцепятся… А как они пытают, я уже видел.

– И как же ты?

– Как, как… Страшно было, ты представить не можешь! Боялся, что не выдержу и выдам своих. Решил бежать – пусть лучше убьют при побеге, чем предателем сделаться, – Роман дернул головой. – Привели меня в отделение гестапо, а это как раз было начало июля сорок четвертого, жарища, и окно у них на первом этаже нараспашку. А под окном, слышу – мотоцикл урчит. Ну, я и сиганул прямо через окно. Немца из седла вышвырнул – и по газам. На мое счастье, в ворота как раз грузовик заезжал. А ворота стальные, тяжелые, и их электромотор открывает и закрывает. Створки уже начали сходиться, и я рванул вперед, пока они еще совсем не захлопнулись. Чудом проскочил! Опять повезло: пока ворота закрылись, пока они их снова на открывание включили, – я уже в переулки зарулил, мотоцикл бросил и проходными дворами добрался до люка канализационного канала. По нему и ушел…

Беседовали они еще долго. От Ромки девочка впервые получила сколько-нибудь подробное представление о происходящем в Польше – ведь Нина об этом знала немногим больше, чем сообщалось в скупых заметках советских газет.

Когда Ромке пришла пора выписываться, он оставил ей свой адрес – на случай, если она будет в Варшаве. На прощание поинтересовался:

– Говорят, тебя при взрыве в доме генерала Речницкого контузило?

– Да.

– А что ты там делала?

– Застрелиться хотела.

– Зачем?!

И Нина рассказала ему обо всех своих обидах.

– Ну и дура! – подвел итог ее рассказу Ромка. – Ты что, не понимаешь, что мужику женщина нужна?

– Так он же женат!

– А сколько лет он свою жену не видел?

– Всю войну…

После чего ей пришлось прослушать популярную лекцию о том, зачем мужчине нужна женщина.

Вернувшись из госпиталя, Нина предъявила претензию отцу:

– Почему ты мне сразу все не рассказал?

– Ну, была бы ты парнем, – ответил он, – я бы, может, еще знал, как тебе рассказать. А как рассказать девчонке? Я понятия не имел, как и подступиться.

– Считай тогда, что мы оба мужики, – решительно заявила ему дочка, – и говори со мной обо всем прямо, как есть.

И с тех пор отец так с ней и говорил, не обходя острых углов.

Вскоре после выхода из госпиталя Якуб рассудил, что сидеть Нине взаперти во вроцлавском особняке – не лучшее дело. Таким манером в польское общество не вживешься. Да девчонке и учебу продолжить совсем не помешает. Ну, и спокойнее будет, если Янка с дитем не будет мозолить дочке глаза и наталкивать на всякие ненужные мысли. Посему генерал решил отправить дочку в Варшаву, в русскую школу-интернат Министерства национальной обороны Польши.

Если кто-то решил, что с переездом в Варшаву для Нины началась размеренная спокойная жизнь, сосредоточенная только на учебе, то он жестоко ошибся. Нет, сторонний наблюдатель поначалу действительно мог бы решить, что так и оно и обстоит: тринадцатилетняя девочка приехала в Варшаву, оформилась в школе, получила место в общежитии интерната, стала ходить на занятия в 5-й класс. Но даже и здесь для Нины о спокойной жизни не могло быть и речи – как из-за ее неугомонного характера, так и… А вы что думали, погоны на нее повесили чисто для проформы?

Не прошло и месяца, как в Варшаву, как раз под Новый год, приехал генерал бригады Якуб Речницкий. В варшавской Цитадели для высших офицеров Войска Польского намечалось празднование Нового, 1946, года. Якуб отправился туда вместе с дочерью, для которой это был первый выход в свет и первый в ее жизни новогодний бал. Казалось бы, такое событие должно оставить в памяти девочки неизгладимый след, но этот бал плохо запомнился Нине, потому что впечатления от праздника были напрочь вытеснены последующими событиями.