Юлия Вознесенская - Эдесское чудо

Правителя что-то задержало в Гордионе, и тогда решено было в ожидании его возвращения и суда поступить с отравительницей так, как поступали и прежде с убийцами: похоронить Евфимию живою в одном гробу с трупом отравленной ею госпожи: умрет она до приезда правителя, значит, таков суд Божий, а останется жива – правитель сам дознаниями и пытками выведает от нее подробности преступления и будет судить. Кто-то даже предложил привязать несчастную к уже разлагающемуся и кишащему червями трупу, дабы усилить ее мучения, но другие сочли эту меру не только чересчур жестокой, но и оскорбительной для госпожи. Под плач и стенания дочерей Фионы, ее родственников и специально нанятых плакальщиц покойную понесли на носилках к месту погребения, а окаменевшую от ужаса Евфимию, уже понявшую, что с ней хотят сделать, вели сзади, крепко держа за руки. Угрюмый Аларих шел сразу за носилками и на Евфимию ни разу не взглянул.

Когда труп был со всеми подобающими почестями и молитвами уложен на каменное возвышение, безмолвную от ужаса Евфимию втолкнули в гробницу, так что она упала на пол, не заметив широкого порога, и так осталась лежать. Специально вызванные Аларихом из казармы крепкие солдаты-нубийцы тут же заложили вход большим камнем и замазали щели известкой. Родственники Алариха и Фионы до конца проследили за их работой, а затем вернулись в дом, теперь принадлежащий уже одному Алариху, чтобы справить достойную тризну по почившей хозяйке.

Жители города, издали наблюдавшие за мрачной процессией и за жутким погребением живой отравительницы вместе с трупом ее жертвы, перешептывались, обсуждая случившееся, и некоторые пришли к заключению, что ужасная варварская казнь беззаконна не менее, чем приведшее к ней преступление, а потому надо бы сохранить жизнь преступнице до возвращения правителя и правого суда. Несколько возмущенных и сострадательных смельчаков сговорились ночью отодвинуть камень от гроба, вывести молодую женщину, если она к тому времени еще будет жива, отвести ее в городской совет и препоручить страже. Но, забегая вперед, скажем, что этому праведному намерению не суждено было сбыться, ибо, увидев, что по приказу Алариха погребальная камера была заставлена не обычной тонкой плитой известняка, но крупным и неподъемным даже на вид гранитным камнем, а боковые щели вокруг него замазаны известью, храбрецы отказались от своего плана: «Если Господу будет угодно, она и без нас спасется!» – сказал самый благочестивый из них, и все разошлись.

Первые часы страшного заключения Евфимия провела в беспамятстве, лежа на каменном полу гробницы. Когда она пришла в себя, сначала ей показалось, что ее окружает непроглядная тьма. Но потом она заметила, что вверху между камнем и сводом пещеры имеется щель почти с вершок, через которую в гробницу проникают свет и воздух. Впрочем, света хватало лишь на то, чтобы превратить тьму в тусклый сумрак, а воздуха – чтобы чуть развеять густой смрад, исходящий от разлагающегося трупа.

Евфимия бросилась к камню и принялась стучать в него сжатыми кулаками, взывая о помощи и милосердии: «Помогите мне кто-нибудь! Выпустите меня отсюда ради Христа, люди добрые!» Но ответом ей была полная тишина, нарушаемая лишь гудением мух возле узкой щели наверху: то ли они влетали в пещеру, влекомые трупным зловонием, то ли уже вылуплялись на самом трупе и, напитавшись до отвала, стремились наружу. Этого Евфимия не знала и знать не хотела, она лишь с омерзением смахивала с себя тех из них, что садились на нее и больно жалили обнаженные руки и лицо. Очень скоро она в кровь разбила костяшки пальцев о камень и кричать уже больше не могла, потому что голос ее превратился в едва слышный хриплый шепот. Тогда она перестала взывать к людям и обратилась к Богу и тем святым, которым когда-то поручила ее мать, выдавая замуж:

– Святые мученики Самон, Гурий и Авив, вам моя мать поручила меня, отдавая, сама того не ведая, злодею и клятвопреступнику. Помогите же мне, спасите меня, изведите меня из этой страшной темницы! Помогите мне, помогите, умоляю вас, святые Божии угодники!

Она молилась и молилась, а когда, вконец обессиленная, умолкала, в наступающей тишине ей казалось, что окружающий ее со всех сторон камень не пропускает ее молитв, что они не поднимаются в небо, а проскальзывают, как песок сквозь пальцы, и падают возле нее на холодный пол. «Почему, почему не слышат меня святые поручители? – думала она в отчаянии и муке. – За что должна я терпеть мне такое бесчеловечное и безбожное наказание? Меня обманули, предали, увлекли обманом в чужую страну, превратили в рабыню и погубили единственное мое дитя. Фиона умерла, упав в ту же самую яму, в которую столкнула моего сыночка. Это справедливое возмездие. Но чем же я-то прогневила Бога, что должна умереть рядом с ее смердящим трупом куда более страшной смертью, чем она? Она-то хоть умерла мгновенно, а сколько я должна мучиться, прежде чем и ко мне придет смерть? О, простите мне этот ропот, святые угодники эдесские, но услышьте же меня и помогите!»

Но как ни жаловалась она, как ни молила святых Самона, Гурия и Авива – ответа ей не было. И наконец она забылась тяжелым сном, скорчившись на пороге.

Проснулась она от звука чьих-то шагов и в ужасе открыла глаза. Уже наступила ночь, и во всю длину узкой щели над камнем проникал тонкий луч луны. Света от него было немного, он едва-едва выхватывал из тьмы центр погребальной камеры, но первое, что разглядела в этом свете Евфимия, был укутанный саваном труп Фионы. И вдруг она увидела, как саван стал медленно сползать с тела, показались лицо мертвой женщины и ее сложенные на груди руки. Евфимии почудилось, что в плохо различимом лице что-то изменилось, какая-то тень легла на него, как будто усопшая подняла руку и прикрыла ею лицо. А потом Евфимия уже совсем ясно увидела, как другая рука Фионы скользнула с груди на край погребального ложа и стала манить бывшую рабыню к себе.

Евфимия вскочила с порога, прижалась к стене и закричала. И только тут она различила в тусклом свете луны, как на теле покойницы, ее лице и руках шевелилось несколько черных существ. «Это же крысы!» – поняла Евфимия, закричав еще громче и затопав ногами. Крысы с писком попрыгали на пол пещеры одна за другой с тяжелым стуком, похожим на шлепанье сандалий, а после она увидела их силуэты в щели над камнем. В пещере все стихло, и труп Фионы снова стал неподвижным. Отерев со лба выступивший от страха пот, Евфимия поднялась и нашла в себе силы подойти к ложу Фионы. Лицо ее было ужасно: крысы уже успели отгрызть ей губы и оттого казалось, что Фиона злорадно улыбается или угрожающе скалится. Трясущимися руками Евфимия ухватила край савана, который крысы успели наполовину стащить, и натянула его на лицо покойницы, после чего отошла к противоположной стене гробнице и села на пол. Приблизиться к выходу из пещеры она больше не решалась, хотя воздух там был чуть менее смрадным: она боялась, что вновь осмелевшие крысы могут прыгнуть из щели прямо ей на голову. Но села Евфимия так, чтобы видеть щель. Она разулась, поджала под себя босые ноги, а сандалии поставила рядом с собой и держала на них руку. Она пристально глядела в подсвеченную луной щель и вскоре заметила прямо посередине ее горбатый силуэт. Она крикнула и бросила в него сандалию: не попала, но напугала – крыса с писком исчезла. Евфимия осторожно подошла к камню, подобрала свое оружие и вернулась на место.