Эльвира Ватала - Великие любовницы

Собачки правящих монархов нередко невообразимым способом выражали свою привязанность. Борзая Генриха IV схватила его за штанину и не выпускала из дворца в памятную Варфоломеевскую ночь резни гугенотов.

Вот уже обезглавили Марию Стюарт, уже ее окровавленный труп лежит на эшафоте, как вдруг из-под ее юбок вылезает забрызганная кровью собачка и яростно бросается на палачей. Из-под муфточки одной из четырех дочерей нашего последнего царя Николая II, трупы которых бросали на грузовик, вдруг вылезла маленькая собачка и с недоумением смотрела на исторический акт насилия.

Вот у эксцентричного герцога Бэкингема, насильственно убитого, вынимают, согласно европейской традиции, внутренности и сердце и собираются пышно их захоронить, как вдруг в комнату врывается любимая его собачка и отгрызает кусок сердца. Вот таким образом животное выразило свою привязанность к хозяину.

И совсем уж традиционно выразил свою привязанность к хозяйке мопс Жозефины, жены Наполеона Бонапарта.

Кто испортил монарху брачную ночь? Ну, конечно же, маленькая собачонка. Влюбленный, как кот, в своею немолоденькую уже вдову с двумя детьми Жозефину, Наполеон в предвкушении сладкой брачной ночи является к ней в спальню и видит, что место на кровати занято. На ней хозяином расположился мопс и никак законному супругу сие место уступать не желает. Конечно, Наполеон, тогда еще только генерал, не император, хотел было препротивную собачонку за окно выкинуть, но Жозефина воспротивилась: «Она не будет нам мешать».

И Наполеон, скрипя зубами от злости, вынужден был делить брачное ложе втроем. Но съедаемый ревностью Фортюнэ (так собачку звали), увидев «непарламентарное» обращение Наполеона со своей хозяйкой, от которого кровать ходуном ходила, как от средней величины землетрясения, принялся оглушительно лаять, выражая тем свой протест против грубого обращения со своей хозяйкой. Наполеон, не желая прерывать приятного занятия, попросту пнул его ногой, в результате чего Фортюнэ очутился на полу с сильной болью в животе. Собака жалобно завыла на ковре, но через минуту опомнилась, а вернее, не помня себя от ярости, вскочила на постель и вцепилась острыми зубами в ляжку будущего императора. Наполеон завыл, в свою очередь, от боли и вынужден был прервать пикантное занятие. Жозефина должна была всю ночь накладывать компрессы из настойки липового цвета на рану своего мужа.

Ну, на этот раз из боя собаки с человеком победителем вышло животное. А вот из устраиваемых в Древнем Риме боев собак с быками или медведями первые почти никогда победителями не выходили. Травля была жестокая. У зрителей и императоров типа Нерона или Калигулы от такого зрелища кровью наливались глаза, и кровавые бои быков с матадорами, которые до сего времени в Испании практикуются, это просто детский лепет по сравнению с римскими зрелищами. А чтобы, как говорится, «подлить масла в огонь» и сделать зрелище еще более жестоким и кровавым, тот же Калигула приказывал кормить животных человеческим мясом. Специальные люди рыскали по тюрьмам, убивали преступников, разрубали их тела на куски и кормили этим мясом животных, и не только собак, а более «благородных» — медведей, тигров и львов.

Эти звери особенно ценились монархами. Уж на что скупой из скупых — французский король Людовик XI, но и он держал двор, полный этих животных, успокаивая себя тем, что и так у него расходы на содержание этих животных меньше, чем у других монархов: «Короли всегда слышали рычание львов близ своего трона. Однако следует отдать справедливость, что я расходую на это все же меньше денег, чем мои предшественники. И что количество львов, медведей, слонов и леопардов у меня много меньше».

Больше всего монархи любили необыкновенных животных, будь то ящур какой или просто птица. Наша царица Анна Иоанновна приказала разыскать скворца, который, подобно попугаю, говорил человеческим голосом, а Екатерина Великая очень радовалась, когда один из ее придворных научил своего скворца при ее появлении выкрикивать: «Матушке государыне виват».

Римский император Клавдий Тиберий подарил своей четвертой жене Агриппине (неблагодарная, она потом мужа отравит) белого соловья. Это был очень ценный подарок, поскольку белые соловьи в природе не встречаются, а поют не хуже своих сереньких сородичей. Друг Клавдия Тиберия Нарцисс, видя, с какой охотой принимает жена императора в подарок пернатых диковинок, отыскал и преподнес ей в подарок говорящего дрозда.

И правильно монархи делали, что не держали другой говорящей птички — попугаев. С этими попугаями — одно недоразумение. То попутай, присланный Екатериной Великой своему сенатору, седовласому старичку, вздумавшему певичку любовницей делать, такие вот сентенции в самый неподходящий для этого момент на чистейшем русском языке изрекает: «Стыдно старику дурачиться», то попугаю внучки любовницы Короля-Солнца Лавальер хоть рот, то бишь клюв, затыкай: научился нецензурных бранных слов во французских притонах и теперь в версальских салонах, извините, матерится. Пришлось отдать его в более для этого подходящее место — в пожарную охрану. Ведь не поставишь же этого попугая перед судом, как это сделали по отношению к попугаю Верт Верту, о которой-то птичке расписывается известный поэт Грессет. Она побывала в разных монастырях и научилась вульгарным словам.

Но очень часто хотелось придворным гостям посадить в тюрьму, не только что под суд отдавать, попугая князя Террая, который на парадной лестнице кричал каждому входящему на чистейшем французском языке: «Ловите злодея».

У Клавдия Тиберия был ящур, огромный, в несколько метров, покрытый отвратительной чешуей, с такой же отвратительной мордой и острым языком, но не в переносном, а в прямом смысле — язык резал, как бритва. Привезли его с острова Явы. Ящур издавал неимоверную вонь, но для него это был замечательный запах, и он самолично кормил ящура тараканами и мертвыми мухами. Ящур, кажется, понимал своего господина. Тиберий часто с ним «беседовал» и даже просил совета. Перед тем как ему быть отравленным, ящур вдруг издох.

У маркизы Помпадур была в Версале своя курочка, которая несла яички не золотые, а простые, которые немедленно, еще тепленькими доставлялись Людовику XV.

Маркиза Монтеспан, любовница Людовика XIV, держала в Версале коз и свиней, а также белых мышек, которых запрягала в маленькие золоченые каретки и пускала бегать по своим рукам.

У Германика была черная белка, которой он неимоверно гордился.

У сестры Клавдия Тиберия Ливии была какая-то необыкновенная обезьянка почти зеленого цвета, которая не хуже хорошего карманного вора могла украсть незаметно любую вещь. Но всех превзошла своей необычайностью мать Тиберия — Клавдия, держащая в своем озере не неведомую зверушку, а… обыкновенного карпа. Карп имел имя Левиатан и отзывался на зов своей хозяйки, приплывал к ней из омута водных лилий, давал кормить себя, а также гладить. На жабрах рыбы были драгоценные бриллиантовые кольца. Клавдия уверяла, что карп разговаривает с ней и она понимает каждое раскрытие его рта. Словом, «не открывает щука рот и не слышно, что поет», только открывает карп рот и происходит приятная беседа.