Валентин Пронин - Царь Саул

Вбежали воины охраны. Они не посмели прикоснуться к царю Стояли, глядя на него с ужасом, и не знали, что предпринять. Послали за Кишем, Ниром и Абениром. Подоспел и низенький Гист. Он принёс своё лекарство, которым надеялся излечить Саула.

— Злой дух вселился в царя и не даёт ему покоя, — шептались слуги у порога. — Терзает его изнутри. Отводит глаза от лица близкого человека и показывает всякую безобразную нечисть. О Ягбе, помоги нашему бедному господину! О Шаддаи и Адонай!

Но когда вошёл Гист с чашей, полной беловатой жидкости, Саул уже пришёл в себя. С печалью и раскаянием он смотрел на убитого Хуфама. Абенир, немного растерянный, старался уговорить брата не огорчаться.

— Что ж поделаешь! Это не ты ударил мальчишку, а дух зла, случайно овладевший твоим сердцем.

— Узнай, кто его родители. Расскажи им, что случилось, и попроси не клясть меня, ибо это я сделал не по своей воле. Заплати им столько, сколько полагается, чтобы утолить их горе и восстановить справедливость. Я пойду в город, который предназначен для тех, кто убил, не желая, из-за случайности. И совершу всесожжение перед богом.

Гист капнул из чаши себе на ладонь, слизал эту каплю и протянул лекарство царю.

— Выпей травяной отвар, господин мой и царь. Если бог захочет, это принесёт тебе облегчение, — сказал он с глубоким поклоном.

Саул послушно выпил беловатую жидкость, и скоро ему захотелось спать. Слуги унесли мёртвого Хуфама. Ушёл Абенир, Гист, воины охранения. Задержался старый Киш. Он задёрнул тяжёлым занавесом входной проем и приоткрыл деревянную решётку на окне. Стоял и глядел на бледное лицо сына.

Дыхание Саула временами становилось похожим на промокшие стоны. Сомкнутые веки подёргивались, запёкшиеся губы кривились. «Да, вот мой старший сын царь… У него войско, у него рабы, служители и соратники… Вся наша семья прославилась и разбогатела… Внуки командуют элефами воинов в доспехах, в шлемах и наборных бронзовых поясах… Стада наши исчисляются тысячами, а дорогие вещи и украшения не помещаются в ларцах… Построили крепость, завели колесницы и лошадей… Сегодня Саул принимает надутых от гордости вавилонян в пёстрых, златотканых одеждах… И сам наденет тяжёлую ризу и плащ из виссона, а на голову золотой обруч, белый кидар с нитью из гиацинта… Но счастлив ли сын мой Саул, если злой дух терзает его и доводит до убийства невинного юноши? Счастливы ли будут мои внуки, если Ягбе отверг его, а первосвященник требует его смещения? Какими ещё войнами, преступлениями, мучениями грозят грядущие дни? Может быть, не стоило соглашаться с избранием? Работали бы и поле, пасли скот да подвязывали лозы на винограднике… Растли бы детей и внуков, не имея богатств, но и не зная больших печалей… Тогда и бог не отвернулся бы от Саула…»

К вечеру Саул проснулся. Он вымылся и надел царские одежды. Вавилонян принимал в присутствии Абенира, старшего сына Я пахана и нескольких воинских начальников. Переводил Гист, нарядившийся в полосатый халат. Писец, пришедший с вавилонскими продавцами оружия, чертил клинышки на вощёной табличке. Гист пообещал скопировать эту торговую запись и перенести её на папирус, чтобы царь поставил внизу свою печать.

В конце приёма, когда вавилоняне собрались откланяться, Саул неожиданно спросил: не знают ли почтенные гости, что делает великий повелитель многобашенного и высокостенного города Баб-Иллу, когда утомляется от военных тревог и царских забот, — только ли обращается к жрецам верховных богов или есть ещё какие-то средства? Вавилоняне переглянулись, позволив себе лукавую усмешку (они ведь не придворные, а только торговцы), и рассказали. Ну почему же только боги и жрецы…

Кроме охоты в степи на диких ослов, антилоп и львов, кроме весёлых пиршеств с участием красивых танцовщиц, фокусников и акробатов, царь Шеханмардук очень ценит музыку — искусную игру на восьмиструнной арфе или на лютне. Считается, что слушать бег резвых пальцев по звонким струнам чрезвычайно полезно: успокаивает утомлённое сердце и излечивает бессонницу.

Действительно ли вавилонские гости знали все подробности о жизни своего всесильного владыки или кто-то попросил их предложить эту версию Саулу? Об этом знал лишь тот, кому следовало.

Саул очень оживился, услышав забавный рассказ продавцом оружия. После ухода гостей, он велел Абениру, Гисту и ершалаимцу Арду разбиться в лепёшку, но найти где-нибудь хорошего музыканта, владеющего арфой, и доставить его в Гибу.

Через несколько дней Ард узнал от кого-то про мальчика пастушка из городка Бет-Лехема, который, как говорят, прекрасно играет на арфе. Правда, арфа у него простая и досталась пастушку от старого левита, у которого он обучался.

Насчёт левитов, то есть рода потомственных жрецов, своим праотцем считавших Леба (Левия) и которых вывел из Мицраима сам пророк Моше, толковали разное. Кто-то передавал сведения о том, будто жрецы Ягбе на самом деле вовсе не были людьми ибрим. Они, как и Моше, являлись египтянами и во время исхода Эшраэля из Мицраима оказались вместе с народом, избранным Ягбе.

Среди кочевников-хебраев витали тёмные, взаимоисключающие легенды.

Главное было в запрещении левитам воевать и занимать завоёванные у Ханаана земли. Они должны совершать жертвоприношения богу Ягбе. А кормить их должны люди Эшраэля, давая жрецам долю от жертвоприношений, ибо при заклании жертвенного животного следовало отдать левиту плечо, челюсти и желудок. Также и десятую часть от хлеба, масла, вина.

Левиты лучше других разбирались в обрядах богослужения Они знали письменные знаки, умели играть на музыкальных инструментах и складывать велеречивые гимны, прославляющие Ягбе. Однако не скрытым от внимания народа являлось то обстоятельство, что левиты, тайно собираясь в каких-то отдалённых местах, совершали жертвоприношения и совместные оргии перед неким медным или золотым змеем. При всех лишениях и опасностях сорокалетнего блуждания Эшраэля в пустыне они нашли возможность скрывать своего змеевидного идола и пронести его имеете со Скинией и ковчегом Завета в Землю обетованную.

Надо думать, шестнадцатилетний Добид мало что понимал в этих сложных, даже кощунственных слухах. А скорее всего, ничего о них не знал. Он просто научился у старика-левита игре на арфе и складыванию (чаще — запоминанию) молитвенных текстов. Поэтому, когда строгий господин из Гибы пришёл к его ищу и объяснил, какое у него повеление от царя, Добид сразу стал собираться.

Он переоделся в бледно-сиреневую тунику. Завернул арфу и старую шаль, умылся и причесался. К вечеру он уже был в царском доме.

Но большой комнате мягко колыхался сумрак. Это происходило от дрожащего огня бронзового треножника.