Анатолий Марченко - Звезда Тухачевского

Ну а уж председательствующего Военной коллегии Верховного суда СССР армвоенюриста Василия Васильевича Ульриха Тухачевский узнал сразу, да и кто его не знал — он неизменно вел самые нашумевшие не только в стране, но и в мире политические процессы. Впрочем, Тухачевский и ожидал увидеть в суде именно его, кого же еще! Маленький человечек, словно броней закованный в военную форму, сиял как розовощекое яблоко, медленно переводил взгляд своих пустых водянистых глаз с одного подсудимого на другого, по-иезуитски и в то же время доброжелательно, как старым знакомым, улыбаясь всем, кто сидел на скамье подсудимых. Он изредка трогал короткими пухлыми пальцами свои с немецкой аккуратностью подстриженные усики и, видимо, с нетерпением ждал, когда наступит блаженная для него минута открытия процесса — ведь это был звездный час в его жизни, такой же звездный час, каким он был и для Ежова, и конечно же для самого Сталина.

Впрочем, возникшая где-то в глубине души радость тут же погасла: все эти так хорошо знакомые люди казались сейчас как бы на одно лицо. Они были совершенно непроницаемы, мрачно-суровы, неприступны, выглядели как символы возмездия, смотрели прямо перед собой так, что их взгляды не пересекались со взглядами подсудимых; сгинуло то время, когда они, подсудимые, были с ними, судьями, на равных, а кое-кто из судей даже находился в подчинении нынешних подсудимых; сгинуло то время и наступило новое время, в котором библейское «не судите, да не судимы будете» уже потеряло свой изначальный праведный смысл.

Наконец Ульрих встал, выпрямился и торжественно-суровым тоном, которым оповещают об особых исторических событиях, открыл судебное заседание.

Тухачевский мельком взглянул на часы: было ровно девять часов утра.

— Слушается дело, — все тем же торжественно-суровым тоном продолжал Ульрих, — по обвинению Тухачевского Михаила Николаевича, Уборевича Иеронима Петровича, Якира Ионы Эммануиловича, Корка Августа Ивановича, Эйдемана Роберта Петровича, Фельдмана Бориса Мироновича, Примакова Виталия Марковича, Путны Витовта Казимировича в измене Родине, шпионаже и подготовке террористических актов…

Объявив состав суда, Ульрих добавил:

— Дело рассматривается в закрытом судебном заседании в порядке, установленном законом от 1 декабря 1934 года…

Тухачевский облизнул языком пересохшие губы: он, да и все остальные хорошо знали, что означает этот закон, принятый после убийства Кирова: участие защитников в процессе исключается, приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Можно бы и вообще обойтись без всякого суда и не ломать комедию…

Сознание будто выключилось: лишь позднее, уже когда судебное заседание близилось к концу, Тухачевский вдруг вспомнил, что на вопрос Ульриха, признает ли он себя виновным, он, будто отвечая заученный урок, механически произнес:

— Да, признаю…

И точно так же ответили все подсудимые.

Затем долго и монотонно зачитывалось обвинительное заключение, слушая которое Тухачевский не мог мысленно зацепиться ни за один конкретный факт, зато убийственные термины и формулировки типа «троцкистские выкормыши», «шпионаж», «терроризм», «вредительство», «заговор», «военный переворот», «агентура фашистской Германии», «развал армии», «нарушение военного долга (присяги)», «измена народам СССР», «измена Рабоче-Крестьянской Красной Армии», «антигосударственные связи с германским рейхсвером», «восстановление капитализма в СССР» — сыпались как из рога изобилия…

«Надо ли было подтверждать, что признаю все обвинения? — мысленно казнил себя Тухачевский. — Но как не признать, если еще после ареста, на допросе у Ежова, ты все признал?»

И в самом деле, на том допросе Тухачевский говорил:

«Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично встречался с Бухариным. С немцами я установил шпионскую связь с 1925 года, когда ездил в Германию на учения и маневры. При поездке в 1936 году в Лондон, Путна устроил мне свидание с Седовым, сыном Троцкого. Я был связан по заговору с Фельдманом, Каменевым С. С., Якиром, Эйдеманом, Енукидзе, Бухариным, Караханом, Пятаковым, Смирновым И. П., Ягодой, Осепяном и рядом других».

Как было не подтвердить, если целых десять дней, начиная с 1 июня, он, Тухачевский, собственноручно описывал свою изменническую деятельность на многих страницах, которые конечно же тотчас же доставили Сталину!

Как было не подтвердить, если незадолго до суда, на следствии, Тухачевский дал такие вот письменные показания:

«Осенью 1935 года ко мне зашел Путна и передал записку от Седова, в которой Седов от имени Троцкого настаивал на более энергичном вовлечении троцкистских кадров в военный заговор и на более активном развертывании своей деятельности. Я сказал Путне, чтобы он передал, что все это будет выполнено. Путна дополнительно сообщил мне, что Троцкий установил непосредственную связь с гитлеровским правительством и генеральным штабом и что центру антисоветского военно-троцкистского заговора ставится задача подготовки поражения на тех фронтах, где будут действовать германские армии.

В конце января месяца 1936 года мне пришлось поехать в Лондон на похороны английского короля. Во время похоронной процессии, сначала пешком, а затем поездом, со мной заговорил генерал Рундштедт — глава военной делегации от гитлеровского правительства. Очевидно, германский генеральный штаб уже был информирован Троцким, так как Рундштедт прямо заявил мне, что германский генеральный штаб знает о том, что я стою во главе военного заговора в Красной Армии, и что ему, Рундштедту, поручено переговорить со мной о взаимно интересующих нас вопросах. Я подтвердил его сведения о военном заговоре и о том, что я стою во главе его. Я сказал Рундштедту, что меня очень интересуют два вопроса: на каком направлении следует ожидать германской интервенции и когда она произойдет. Рундштедт уклончиво ответил на первый вопрос, сказав, что направление построения главных сил Германии ему неизвестно, но что он имеет директиву передать, что главным театром военных действий, где надлежит готовить поражение красных армий, является Украина. По вопросу о годе интервенции Рундштедт сказал, что определить его трудно…

Допустив предположение, что главные германские силы будут брошены на украинское направление, я пришел к выводу, что если в наш оперативный план не будут внесены поправки, то сначала Украинскому, а потом и Белорусскому фронтам угрожает весьма возможное поражение. Если же к этому добавить предательские действия, то эта вероятность еще более вырастет.

Я дал задание Якиру и Уборевичу на тщательную проработку оперативного плана на Украине и в Белоруссии и разработку вредительских мероприятий, облегчающих поражение наших войск».