Алексей Шишов - Четырех царей слуга

Однако происшествию оказалось немало свидетелей, и через день-два царю Петру Алексеевичу стало известно о нём. Урбан был арестован и закован в «железа». Австрийскому наёмнику грозила печальная участь — смертная казнь через отсечение головы на одной из базарных площадей.

Цесарцы, проживавшие в Немецкой слободе, забили тревогу. Или, как ещё говорится, ударили во все колокола. Они поспешили за помощью в венское посольство, но прежде всего обратились ко всеми уважаемому шотландцу. Гордон поспешил на встречу с самодержцем. Петра он нашёл в лефортовском дворце за обеденным столом.

— Ваше величество, я пришёл за вашей монаршьей милостью, известной во всех европейских дворах.

— Пётр Иванович, ваша милость, ты, никак, решил просить меня за вора Урбана, побившего из пистолета моего верноподданного?

— Да, ваше величество.

— Сапёр-цесарец дал клятвенное обещание соблюдать все законы Московского царства на моей службе. А он едва ли не совершил убийственное дело, стреляя в прохожего вчерась под вечер. Наказание за то ему может быть только одно — казнь отсечением неумной головы.

— Ваше величество, у сапёра Урбана есть одно смягчающее его вину перед государем обстоятельство.

— Какое же, ваша милость?

— Он был, ваше царское величество, изрядно пьян в тот вечер.

— Ну нет. Напиться и подраться — это ещё извинительно. Но напиться и стрелять в людей — это не должно оставаться безнаказанным...

Всё же Патрику Гордону тактично удалось настоять на своём прошении. Царь Пётр Алексеевич избавил сапёра Урбана от смертной казни и повелел наказать его за содеянное кнутом. Но когда в дело вмешался полномочный посол монарха Священной Римской империи, наёмный цесарец был прощён вовсе.

...Преклонный возраст военачальника-шотландца и годы, проведённые им в сражениях и походах, всё чаще стали давать о себе знать. В ноябре 1698 года Патрик Гордон серьёзно заболел. Он уже не принимает, как ещё совсем недавно, участия в организуемых монархом придворных увеселениях и парадах.

Государь не раз навещал больного генерала. Так, в один из дней он посетил его, прикованного болезнью к постели, и в течение полутора часов вёл с ним беседу о необходимости Российскому государству иметь выход на морские пути и собственный флот, обустроенные для его стоянок гавани. Мечты о выходе Русского царства на морские торговые пути в Европе уже не покидали Петра:

— Ваша милость, мой любезный Пётр Иванович, если б ты только чувствовал сердцем, как нужна России вода и пути-дороги по ней для державы в Европу.

— Мой государь, твоё царство обязательно вернёт себе то, что было им потеряно в давние годы.

— Но кто же отдаст берега морей добром, своей охотой соседу? Кто — султан или шведский король?

— Миром, ваше величество, никто не отдаст. В Европе земли делятся только огнём войны, а потом уж разговором послов...

Всё знающий о жизни Немецкой слободы Иоганн Корб, секретарь австрийского посольства в Москве, оставил многозначительную запись о том посещении государем больного Патрика Гордона:

«Его царское величество посетил генерала Гордона, которого болезнь приковала к постели, и открыл ему, что у него существует вполне твёрдое решение пуститься со своими кораблями по морям, не взирая на условия мирного договора, который имеет быть заключён в скором времени и может помешать всяким враждебным действиям. Гордон поздравил царя с его твёрдым решением, Но прибавил, что прежде всего надо позаботиться обезопасить себя гаванью, иначе весь флот станет игралищем ветров или добычей для врагов.

Царь одобрил бы здравый ум и в больном теле, но жажда славы не могла допустить никакого промедления. Поэтому он оставил правила благоразумия и вполне сообразно со своим честолюбием ответил Гордону, более обеспокоенному насчёт гавани и опасностей, чем этого могло допустить величие души государя...»

По свидетельству цесарца-дипломата Иоганна Корба, присутствовавшего при том разговоре, московский монарх сказал прикованному к постели любимому им Петру Ивановичу Гордону:

— Мои корабли найдут гавань в море...

Патрик Гордон, приподнявшись, добавил в унисон мыслям государя, устремлённого в будущее своей державы:

— Не только гавань, ваше величество, но и морскую крепость у берегов Московского царства. Я в это свято верю, мой государь. Клянусь в том Господом Богом...

Больной, прикованный к постели генерал последний раз привлекался к решению государственных дел в начале декабря 1698 года. 5-го числа он назначил караул из 600 бутырцев для охраны Московского Кремля и его царского дворца, а также самого города.

На следующий день в гордоновский дом пришли навестить хозяина его друзья боярин Иван Иванович Бутурлин и князь Иван Борисович Львов. За стаканом вина они рассказали генералу о последних новостях в столице.

12-го числа к Патрику Гордону явился по делам служебным боярин Фёдор Алексеевич Головин с собственноручным царским письмом. Генерал не смог его прочитать сам и потому попросил это сделать боярина.

— Государь наш батюшко пишет тебе, Пётр Иванович, что крымский хан, по дошедшим до Посольского приказа слухам, хочет сжечь в городе Воронеже новостроящиеся корабли для Азовского флота.

— Коли так, то надо поставить в Воронеже для бережения корабельных верфей и самого города крепкий солдатский гарнизон, Фёдор Иванович.

— Государь так и повелел послать туда из Москвы шесть рот солдат. И по возможности скорее.

— Но этих солдатских рот будет мало, если ханская конница пойдёт в набег. Нужны ещё войска, желательно пешие.

— Верно. Государь всея Руси повелел ещё из каждых ста десяти крестьян поставить в город Воронеж по одному хорошо вооружённому ратнику. Да с продовольствием на три месяца.

— А что велено его царским величеством мне как командиру Бутырского полка?

— Тебе, Пётр Иванович, сказано отправить из твово полка сию же ночь на Воронеж две солдатские роты с сержантами, капралами и офицерами. Да выдать всем им жалованья по первое марта следующего года.

— Ваша светлость, передайте моему любимому монарху, что его приказ в эту ночь будет исполнен...

О том, насколько серьёзной оказалась болезнь генерала Патрика Гордона, свидетельствует всё тот же секретарь австрийского посольства в Москве. В январе 1699 года в столице состоялся праздничный парад войск в честь православного праздника Богоявления. В тот день гордоновским Бутырским полком, возглавлявшим процессию, командовал уже новый его начальник, пока только временный — полковник Менезеус. Бутырцы в тот день блистали перед столицей только-только пошитыми кафтанами ярко-красного цвета.

Видимо, из-за серьёзной болезни в самом конце 1698 года — 31 декабря — прерываются дневниковые записи, которые Патрик Гордон, нашедший в России свою вторую родину, собственноручно вёл более четырёх десятилетий. Для подобных рукописных источников это был, на удивление, редкий случай.