Алексей Шишов - Четырех царей слуга

Обед устроен был почти с царственною роскошью; приготовлен он был не на русский лад, а хорошо приспособлен к немецкому вкусу. Кушанья были в редком изобилии; золотая и серебряная посуда отличалась высокой ценностью; на столе стояли разнообразные наилучшие напитки — всё это свидетельствовало о кровном родстве хозяина с царём.

После окончания обеда стали состязаться в стрельбе из лука; никто не мог отговориться от этого ссылкой на иностранный обычай или на неопытность в непривычном деле. Лист бумаги, воткнутый в землю, служил мишенью; первый министр неоднократно пробивал его посредине при всеобщих рукоплесканиях. Проливный дождь помешал нам в этом приятнейшем занятии, и мы снова удалились в боярские покои.

Нарышкин взял за руку цесарского посла и отвёл его в спальню своей жены, чтобы исполнить там обряд их взаимных приветствий. У русских нет иного способа, чтобы выразить своё особенное уважение: наивысшего почёта удостаивается тот, кого муж с отменной вежливостью приглашает поцеловать его жену и выпить из её рук глоток водки».

Боярин Лев Кириллович Нарышкин подарил послу Священной Римской империи Христофору Игнатию Гвариенту роскошный подарок — соболиную шубу. Однако такой подарок был не бескорыстен, и цесарец об этом хорошо знал. Хозяин Филей давно мечтал и особо не скрывал этого получить от посла австрийского императора карету. Подобно той, которая в своё время была получена фаворитом правительницы царевны Софьи князем и боярином Василием Васильевичем Голицыным четырнадцать лет тому назад.

Однако затем последовал инцидент среди нарышкинских гостей, который омрачил отношения боярина с Гвариентом. И виной тому стал не кто иной, как престарелый генерал Пётр Иванович Гордон, поступивший совсем по-стариковски. Корб пишет, что из Филей Лев Кириллович Нарышкин пожелал отвезти именитых гостей:

«В другое своё имение, удалённое на две версты от настоящего, и с этой пригласил его (Гвариента) в свою карету, а генерал Гордон уже ранее занял там первое место. Однако Нарышкин заслуживает скорее сожаления за свою простоватость, чем порицания за хитрость. Поэтому он совершенно растерялся при следующем замечании цесарского посла:

— Вы ставите цесарского посла ниже генерала Гордона.

В то время как Нарышкин старался как-нибудь выйти из затруднения, цесарский посол сел в собственный экипаж и поехал в нём с прочими в имение. Нарышкин принял там гостей с отменной вежливостью, показывал им удобное место для охоты по склону ближнего холма, заросшего мелким кустарником и заканчивавшегося долиной, и старался примирить с собой оскорблённого посла, подарив ему двух охотничьих собак, которых выдавал за самых лучших. Пробыв недолго в этом поместье, мы поблагодарили боярина и простились не только с ним, но и со всеми присутствовавшими там гостями...

Полковник Гордон усиленно старался оправдать отца за оскорбление, полученное из-за него боярином».

Когда Лев Кириллович Нарышкин, царский дядя, с обидой высказал всё накипевшее старому генералу, тот невозмутимо ответил боярину:

— Господин Гвариент и у себя в Вене должен знать, что генерал с такими заслугами перед монархом, какие имею я, ваша милость, в хозяйской карете имеет право на лучшее место. Не волнуйтесь, господин сенатор, посол уже осознал совершенную ошибку.

— Но цесарец уехал, столь холодно попрощавшись со мною, Пётр Иванович.

— Когда у нашего государя во дворце Франца Яковлевича будет очередной приём и пир, имперский посол найдёт способ загладить свою вину перед вами. Поверьте уж мне, я этих цесарцев хорошо знаю.

— Да, ваша милость, послы из Вены даже в лице меняются, когда просят московское боярство о союзничестве против турков...

Патрик Гордон поздней осенью 1699 года становится вместе с сыном полковником Яковом Петровичем Гордоном участником церемониальной встречи послов Шведского королевства в Москве. Они командовали Бутырским и Лефорта полками. Их солдаты стояли шпалерами на всём пути проезда послов по Первопрестольной: от Ростовского подворья в Китай-город по Красной площади и в Кремле от Спасских ворот до Красного крыльца царского дворца.

Валила снежная крупа. Солдаты стояли с ружьями, знамёнами и барабанами. Стокгольмские посланники не могли не обратить внимания на бодрый вид русских солдат, их строевую выучку, новые кафтаны. Раньше встречи посольств Швеции в столице Московии выглядели несколько иначе:

«А в прошлых годех, когда бывали на приездех свейские послы, и для приезду их на стойке бывали стрелецкие полки».

Когда шведские послы проезжали через Спасские ворота, то они увидели жерла двух дюжин новеньких медных мортир. У каждой располагались по четыре саженного роста усатых пушкаря с банниками, дымящимися фитилями. У Красного крыльца Кремлёвского дворца стоял на огненнорыжем донском жеребце старый генерал Гордон. При приближении посольского поезда он поднял руку и скомандовал пушкарям:

— Огонь!

Из стволов двадцати четырёх мортир вылетел столп огня. Грохот пушечного залпа разнёсся далеко вокруг Кремля. В узорчатых дворцовых оконцах мелко задрожали цветные стекальца. Пороховой дым на несколько минут заволок небо над дворцовой площадью.

Отец и сын Гордоны присутствовали при церемонии вручения великому государя всея Руси подарков от короля Швеции, состоявших из разного рода серебряной посуды. Это были кувшины: «рукомойник будто Бахус», «рукомойник сделан будто мужик в больших латах и с сбруею на лошади, будто Полкан», «левскоруноюисдержавою», «человек с рогом вызолоченным», «рукомойник будто рыба кит и на нём седящей Нептунус», «12 конфектовых блюдец с пирамидовою чашкою чеканные и узорочно вызолочены, при том же наливательная кружка с поддоном на великом блюдце»...

Патрик Гордон в который уже раз мог засвидетельствовать перед кукуйскими «немцами» и родными-шотландцами всю торжественность приёмов послов в Московском Кремле. Хотя каждый раз он видел в таких случаях царя в Столовой палате Кремлёвского дворца только издали. Так было и на сей раз:

«А великий государь... в то время изволил сидеть в Столовой палате в своём царском месте под балдахином. Балдахин сделан был новый, бархат двоеморховый, по серебрёной земле разными шелки, а подле его, государева, места — кресел — поставлен был стол, покрыт золотом, стоял под балдахином же по правой стороне. Изволил великий государь быть в гвоздишном суконном рысьем кафтане с золотными петлицы без крытия главы. Рынд при великом государе не было. А бояре и окольничие, и думные дворяне были при великом государе в суконных кафтанах...»

Приём послов Швеции в Кремле царём Петром долго ещё был предметом обсуждения московских «немцев», проживавших в Кукуе. Такие разговоры велись и в гордоновском доме. Хозяин его каждый раз старательно доказывал собеседникам, что древние московские обычаи посольских церемониалов уходят постепенно в прошлое: