Алексей Шишов - Четырех царей слуга

Гордон фиксирует в своём «Дневнике» все важнейшие события Первого Азовского похода. Запись от 2 сентября сообщает следующее:

«Казаки захватили двух пленных; те сообщили, что в этот день ждут нурадин-султана (то есть Шагин-Гирея, сына или племянника хана Селим-Гирея, второго наследника крымского престола. — А. Ш.) с 10 тыс. татар и 500 янычарами, которых осаждённые намереваются провести в город. Пленные также подтвердили, что во время штурма 5 августа убиты бей и янычарский ага. Должность бея, или коменданта, предложили Кубек-мурзе, но он отказался.

Весть о приближении нурадин-султана не привела христиан в уныние, особенно Его Величество царя. Он участвовал в осаде под видом простого бомбардира, но при этом лично за всем надзирал, несмотря на немалую опасность и риск, неустанно готовил и метал бомбы и достиг в этом большого искусства. Поэтому и в этом случае он пошёл вместе с генералами осмотреть место, где, как говорили, должен был пройти нурадин-султан, и посоветовал соорудить 3 редута с линиями коммуникаций. Их построили у реки за сутки и укрепили со стороны моря, города и поля...»

Крымская конница в большом числе действительно появилась под Азовом. Шагин-Гирей делал всё для того, чтобы русские не смогли напасть на него в степи, и потому постоянно менял места стоянок. Поскольку на пушки осадного лагеря он идти не решался, дело обычно сводилось к малым стычкам. Особенно упорно крымские конники старались угнать казачьих лошадей, которые огромными табунами паслись на обильных прибрежных лугах у каланчей. Трава вблизи их поедалась или вытаптывалась, и потому казачьи табуны приходилось с каждым днём отгонять всё дальше и дальше от речного берега.

Однако 8 сентября здесь произошёл настоящий кавалерийский бой. Татары и турки затеяли на лугах серьёзную перестрелку с казаками. Пётр, получив такое известие, забеспокоился за стоявшие напротив каланчей суда Донской флотилии. Он в это время находился на гордоновской позиции. Выслушав вестника-казака, царь приказал генералу:

— Ваша милость, Пётр Иванович, пошли к каланчам тысячу казаков. Пускай поспешат туда. А сам возьми один или два полка и поспешай за донцами. Как бы османы не наделали нам там бед сегодня.

— С разрешения вашего величества возьму свой Бутырский полк. Да две пушки с картечными зарядами.

— С Богом, генерал. Будь осторожен. Что-то сегодня нурадин-султан настырничает...

Бутырский солдатский полк поторопился с прибытием к каланчам. С подходом пехоты ханская конница стала отходить от лугов. Патрик Гордон съехался с атаманами, чтобы обсудить, как поступить дальше. К своему удивлению, он заметил, что большинство казаков было навеселе. Видя такое дело, генерал заметил старшинам:

— Не забегайте далеко от фортов. А то ваши казаки после принятой винной порции голову могут потерять. Будьте у каланчей — в случае чего, оттуда вас пушечным огнём от магометян прикроют.

Старшина на то ответил:

— Какая там опасность! После каждого нашего наезда татаре всё дальше откатываются от реки...

Дело действительно было так. Когда «магометяне» выманили не видевших опасности казаков подальше в степь, они ударили по ним из засады, схоронившись в глубоких балках. Донцам пришлось повернуть коней и уходить к реке. Однако часть из них оказалась загнанной в болото, где их принялись расстреливать из луков. Было побито много казачьих лошадей, до сотни человек, а три десятка казаков оказалось в плену. Только появление русского пехотного отряда с пушками заставило нурадин-султана Шагин-Гирея уйти подальше в степь. Его не преследовали.

Когда Патрик Гордон возвратился в осадный лагерь, он рассказал все подробности столкновения у каланчей царю. Тот разгневался за такую беспечность и устроил атаману Фролу Минаеву хорошую выволочку на «консилии»:

— Господин атаман! Так воевать ты можешь под Черкасском, но не под Азовом. Там — казачье удальство, здесь — осадная война. Ты что, хочешь крымские базары своими пленёнными казаками удивить?..

Разнос, устроенный Петром Алексеевичем атаману Донского казачьего войска, получил неожиданное продолжение. Фрол Минаев, вернувшись с «консилии», в гневе учинил разнос старшинам, а те казакам. Последние с яростью взялись за лопаты и за несколько дней подвели свои апроши к городскому рву раньше других, опередив даже гордоновцев. Донцы стали заваливать ров землёй.

Свои работы казаки вели под защитой так называемых «блиндажей» на колёсах — деревянных крепостиц на обозных телегах, которые днём и ночью выдвигались вперёд траншей, где велись земляные работы. Осаждённые такого потерпеть не смогли.

В ночь на 13 сентября турки вышли из крепости на вылазку и напали на апроши казаков. Те сперва защищались стойко. Но когда янычары стали забрасывать их ручными бомбочками и обстреливать из Азова артиллерийскими снарядами, казаки, потеряв 80 человек убитыми и ранеными, отошли. Турки подожгли деревянные «блиндажи», порубив колеса повозок, и унесли с собой в крепость шанцевый инструмент и доски, которыми землекопы прикрывали свои траншеи.

Нападавшие могли наделать бед ещё больше, но, испугавшись того, что генерал Патрик Гордон начал выводить в поле часть своей пехоты, поспешили возвратиться в крепость. А орудия с его позиции стали обстреливать путь отступления турок в Азов.

На очередной «консилии» генералы решили ещё раз предложить Муртазе-паше и турецкому гарнизону сдать крепость с правом свободного выхода из Азова к берегу моря. Писари составили три экземпляра послания. И три казака, обмотав бумагу вокруг стрел, пустили их в Азов с трёх сторон. Ответа от Муртазы-паши на сей раз не последовало. Султанский военачальник решил горделиво отмолчаться перед неверными.

Земляные осадные работы продвигались вперёд. Стали готовить подземные мины, чтобы взорвать крепостной вал и проделать в нём брешь, через которую штурмующие могли бы ворваться внутрь турецких укреплений. Однако среди многочисленных иностранных специалистов не оказалось инженеров, способных вести подземные работы и делать необходимые расчёты.

16 сентября Патрика Гордона вызвали к царю на военный совет. Решался вопрос о подрыве подземной мины, устроенной под крепость со стороны позиции Головина. Шотландец, хорошо знавший ситуацию, попытался отговорить своего воспитанника от этого взрыва. В своём «Дневнике» Гордон записал:

«Когда мы все собрались, происходило совещание относительно взрыва мины. Я совершенно это отсоветовал, так как мы не везде ещё были готовы с заполнением рва. Однако другие настаивали на том, чтобы зажечь мину, и это по той единственной причине, что осаждённые могли её открыть, и тогда вся работа пропадёт. Нисколько не помогло моё представление, что они потеряют не только труд и порох, но и, кроме того, людей, так как я не сомневался, чтобы молодой минёр сумел правильно измерить дистанцию или точно узнать, где и под каким местом он заложил камеру, хотя он всё время с величайшей уверенностью утверждал, что камера находится под флангом бастиона и под частью куртины...»