Анатолий Карчмит - Рокоссовский. Терновый венец славы

Спал Рокоссовский на старинной деревянной кровати в комнате, выходившей двумя окнами на речку.

Необычный душевный прием, простой и непринужденный разговор в самой глубинке Белоруссии навел его на воспоминания о далеких 30-х годах, когда он командовал дивизией в Белорусском военном округе. Здесь, на старой границе, которая проходила в нескольких сотнях метров от Радошкович, командир корпуса Тимошенко, он, командир полка Жуков неоднократно проводили штабные и полевые учения. Он часто наблюдал за этим крошечным городком и никогда не предполагал, что его сюда занесет судьба и он оставит здесь на постоянное жительство своего друга Андрея Белозерова.

Сквозь занавешенные марлей окна доносилась ночная прохлада, с ней — долгие соловьиные песни.

Утром, тепло распрощавшись с Казимиром и Андреем, Рокоссовский вызвал машину, находившуюся у родственников директора школы, и направился в Минск. На окраине города он вышел из машины. Над полями поднималось солнце, теплый ветер снова гнал по дороге легкую пыль. Над головой, купаясь в воздухе, пели жаворонки. Выйдя на взгорок, он остановился, посмотрел на кладбище, где среди верхушек деревьев золотился купол церкви. Перед ним, на старой границе [62] Старая граница — граница между Восточной и Западной Белоруссией, до 1939 принадлежавшей Польше. , открылась заросшая кустарником контрольно-следовая полоса, а правее, в лощине вдоль реки, разноцветными пятнами копошились люди. Пахло свежим сеном; где-то заливисто лаяла собака; в кладбищенских деревьях кричали грачи.

Внезапно, во второй половине мая Рокоссовский после продолжительного отсутствия появился дома, и то лишь для того, чтобы оставить свой единственный походный чемодан, с которым он вернулся с фронта, и переодеться в парадную форму.

Юлия Петровна была до того счастлива, что не находила себе места. Вместе с адъютантом она готовила мужу маршальскую форму, которую увидела на нем впервые, и не знала, какими словами выразить переполнявшие ее чувства.

Она расспрашивала мужа о всяких мелочах, ставивших его в тупик и заставлявших постоянно улыбаться. Опустив глаза, он ласково-насмешливо следил за суетившейся женой и чувствовал, что она соскучилась по нему и безмерно его любит. Она одевала мужа, ни на минуту не умолкая.

— Ой, Костя, как же тебе идет маршальская форма!.. Я в тебя заново влюбилась… Не стой как монумент, повернись!.. Снимай китель, я разглажу на спине складку… Вот так… Подними рукав!..

24 мая, ровно в 18 часов, Рокоссовский уже был в Кремле, где Калинин ему, Коневу, Жукову, Малиновскому и Толбухину вручил ордена «Победа». Вечером он уже находился в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца. Здесь Правительство устраивало прием в Честь командующих войсками Советской Армии.

Много воды утекло с тех пор, как он впервые в 1937 году посетил этот исторический зал во время чрезвычайного 17 съезда Советов Российской Федерации. Ему почему-то вспомнились заседания того съезда. Он четко видел Сталина в окружении своих соратников-подхалимов. Он помнил, как страсти зала разбивались о надменное спокойствие вождя. «Неужели нужны такие глубокие потрясения, как война, чтобы переоценить многие ценности?» — подумал он, расхаживая по залу, где еще было мало народу.

Теперь он был иного мнения о Сталине. Он хорошо изучил его во время войны. Ему показалось, что Сталин резко отличался от того человека, который прятал себя под строгой и суровой маской. Сталин военного времени не чурался героических страниц истории России, был более человечным и внимательным к людям, мог спокойно выслушать мнение других. Рокоссовский сам убедился в том, что он мог принимать не только свои решения, но и утверждать чужие, умел быть любезным и обходительным.

Перебирая в памяти подробности того съезда, Рокоссовский вспомнил Валентину Круглову, их встречу на Брянском фронте. Улыбаясь добродушно-печальной улыбкой, он вспоминал эту женщину, пока в зал валом не повалили военные.

Рокоссовский, оживленный, довольный, улыбающийся, стоял в толпе командующих армиями, с которыми он добывал победу на фронте — их набралось около четырех десятков человек, — и обменивался репликами. Дружеские объятья, рукопожатия, восклицания.

— О, какой молодец! Здоров! Прямо кровь с молоком! С Победой тебя!..

— Помню, товарищ маршал! Помню, как же. Если бы не вы, меня бы заклевали! — восклицал Галанин.

— А здорово вы меня тогда подковырнули, — произнес Попов. — Ох, здорово!

— О чем речь, Степаныч? — спросил Рокоссовский.

— Это когда красавец мужчина, то есть я, просил летчиц подавить опорный пункт, название его, убей, не помню.

— Грайфехтгаген, — расхохотался Рокоссовский. — Было, было, ничего не скажу.

— Ну что, хитрец Павел Иванович, война кончилась, теперь кого будешь обманывать?

— Женщин, товарищ маршал, я по ним очень соскучился, — ответил Батов, вызвав всеобщий смех.

— Константин Константинович, мы так и не закончили разговор о берлинской операции, — сказал Чуйков.

— Дорогой Василий Иванович, после драки кулаками не машут. Теперь говорить об этом поздно.

— И все-таки мы к этому вопросу когда-нибудь вернемся.

— Когда-нибудь — да, но только не сейчас.

Отдельные командующие фронтами, заложив руки за спину, ревниво поглядывали на Рокоссовского, окруженного доброжелательным вниманием, и меряли зал короткими шагами, делая вид, что они еще не отошли от фронтовых будней.

В этот торжественный вечер в Георгиевском зале было произнесено много тостов. Дошел черед и до командующих фронтами.

Молотов, которому было поручено произносить тосты, поднял бокал в очередной раз.

— Теперь я предлагаю тост за маршала Рокоссовского, — говорил он, — героя Сталинградской битвы, которая явилась историческим поворотом в нынешней войне, полководца, руководившего операциями в Белоруссии, изгнавшего немцев из Данцига и Штеттина.

Из-за столов, улыбаясь и блестя орденами, к Рокоссовскому потянулась вереница генералов, чтобы высказать ему свою признательность и пожелать здоровья.

Под конец допоздна затянувшегося вечера выступил Сталин.

— Я поднимаю тост за здоровье русского народа… — Сталин говорил о допущенных ошибках. О том, что были моменты отчаянного положения в первые годы войны, когда наша армия отступала, о жертвах, на которые пошел русский народ во имя победы. В заключение произнес: — Спасибо русскому народу за доверие!

После выступления артистов Рокоссовский с букетом роз направился домой, где, несмотря на поздний час, его ждали жена и дочь.

За праздничным столом они просидели более часа. Заметив, что муж чувствует себя усталым, Юлия Петровна сказала: