Анатолий Карчмит - Рокоссовский. Терновый венец славы

Уже поздно вечером он шел к себе в номер, прислушивался к своим шагам, к голосам влюбленных, хрусту гальки под ногами и приходил к неутешительному выводу: этот отдых не принесет ему желанного облегчения.

Он зашел в номер, принял душ, а спать не хотелось. Он открыл холодильник, взял бутылку боржоми. Шипучая струя заиграла на дне стакана и, пока он пил, приятно щекотала горло.

Рокоссовский вновь вышел на балкон. Из тишины ночи едва доносился шорох прибоя. Он думал о разных событиях, о своих делах в группе войск, но этих размышлений хватило ненадолго… «Невозможно уйти от самого себя, — подумал он. — Все то, что с тобой происходит, не вылечить ни лекарствами, ни самовнушением. Вновь обрести семью ты сможешь только тогда, когда между женой и тобой произойдет разговор начистоту. Чем дольше я буду скрывать от нее правду, тем глубже будет становиться пропасть между нами».

Он начал вспоминать, как он сухо попрощался с женой, когда уезжал в санаторий. Ему показалось, что Юлия Петровна вела себя не так, как обычно, избегала его взгляда и вроде бы хотела что-то сказать на прощание, но передумала и, сдерживая слезы, отвернулась.

Он зашел в номер, закурил и уставился на телефонный аппарат. Теперь он был во власти одного желания — немедленно переговорить с женой и рассказать ей все. Какое жена примет решение, так и будет, но дальше играть с ней в прятки он не в силах. Что бы ни случилось, но он должен освободиться от этой непосильной душевной ноши.

Рокоссовский жадно затянулся, отложил дымящуюся папиросу в пепельницу и набрал номер телефона.

— Я слушаю, — ответила усталым голосом жена.

— Ты скажи, Юлия, Ада дома?

— Нет, их факультет продолжает работать в каком-то подмосковном колхозе на уборке картошки.

— Она скоро вернется? — спросил Рокоссовский, чтобы как-то заполнить паузу и приступить к тяжелым объяснениям.

— Дней через десять.

— Пусть поработает. Это ей на пользу.

— Как ты доехал?

— Хорошо.

— Почему не спишь?

— Да вот, не спится.

— Почему?

— Знаешь, Юленька, я не могу больше так, — сказал Рокоссовский взволнованным голосом. — Нам надо с тобой откровенно поговорить. Я перед тобой виноват, ты должна все знать.

— А я и так знаю, — тихо ответила жена.

— Что ты знаешь? — настороженно спросил он.

— Я знаю, что у тебя была другая женщина, что твоей дочери уже пять лет и ее зовут Надеждой.

Рокоссовский замолчал и затянулся папиросой.

— Так почему же ты молчала?

— Ты молчишь, и я молчу. Если бы я заговорила, что бы изменилось? — сказала Юлия Петровна, удивляясь своему спокойствию. — Я подозреваю, что ты был у них, поэтому у тебя такое настроение.

— Юленька, так и есть! — воскликнул Рокоссовский.

— Тогда почему ты мне не сказал? Я бы малышке приготовила подарки. Ведь она такая же твоя дочь, как и Ада.

— Юленька, милая, ты на меня не обижаешься?

— Костя, не ты первый, не ты последний, — дрогнувшим голосом произнесла жена. — Я даже готовила себя к тому, что ты, по примеру других, уйдешь к той женщине навсегда.

— Юленька, милая, прости меня. Я от тебя ни за что не уйду! — говорил он, боясь, что жена положит трубку.

— Мне об этом стало известно месяц тому назад, и я передумала все варианты. И тот, о котором ты говоришь, для меня самый лучший.

— Спасибо, родная, ты сняла с моей души камень!

— Спокойной ночи… — В телефонной трубке раздались гудки.

Рокоссовский посмотрел на трубку так, словно она обладала каким-то волшебным свойством. Он радостно улыбнулся, поцеловал ее и положил. За десять дней отдыха Рокоссовский почувствовал себя бодрым, энергичным, помолодевшим, полным радужных надежд. Рано утром, напевая про себя какую-то знакомую мелодию, он подошел к теннисной площадке, огороженной высокими железными сетками. Он присел в тени магнолии, украшенной пышными белыми цветами, и стал ждать какого-нибудь любителя игры. Вскоре подошла молодая высокая девушка.

— Сыграем? — спросила она, увидев ракетку в руках Рокоссовского.

— С удовольствием, — улыбнулся он.

На площадке играли двое — высокий, начинающий седеть, в белых шортах и тенниске, крепконогий, мускулистый, проворный в движениях Рокоссовский, и черноволосая, стройная, в короткой спортивной юбочке девушка.

Рокоссовский размашисто посылал длинные и резкие подачи через сетку, девушка металась то в один, то в другой квадрат площадки, гибко, как кошка, прыгала, играючи отражая сильные удары партнера. Как ни старался маршал, а врасплох застать ее не мог. Она ловко брала мячи и у самой сетки, когда партнер пытался ее обмануть.

В сопровождении симпатичного молодого человека лет восемнадцати к площадке подошел по-летнему одетый пожилой мужчина. У него под носом красовались внушительных размеров усы. В этом живом седовласом человеке нетрудно было узнать генерала Аревадзе.

Узнав своего командующего фронтом, он не стал выказывать свой южный темперамент — боялся отрицательно повлиять на исход теннисной игры. Спрятав глаза глубоко под черные кустистые брови, генерал с интересом разглядывал партнершу маршала, ее темные волосы, туго стянутые красной лентой, греческий профиль с пухлыми сочными губами, высокую грудь, крепкие загорелые ноги.

— М-да, — задумчиво произнес он и подошел поближе к площадке, где, не всегда успевая за мячом, потел его командующий, с которым он прошел от Курской дуги до конца войны.

— Милая девушка, — протянул руку Рокоссовский, едва переводя дыхание. — Сдаюсь, молодость берет свое.

— Там, где маршал Рокоссовский, там всегда победа, — сказал Аревадзе, шагая навстречу с расставленными руками.

— Маршал Рокоссовский? — удивилась девушка. — Мне не грех было бы и проиграть.

— В следующий раз, — рассмеялся маршал.

— Спасибо вам за компанию, — улыбнулась девушка.

— Ну, как жизнь, Михаил Егорович? — воскликнул Рокоссовский после крепких объятий. — Здоровье?

— Все хорошо, товарищ маршал! Лучше быть не может! — воскликнул Аревадзе. — Отдохнул, набрался сил и сегодня улетаю в Тбилиси.

— Чем занимаетесь?

— Продолжаю работать на железной дороге. — Он подозвал стоявшего в сторонке молодого человека. — Мой младший сын Годердзи. Мечтает быть военным.

— Похвально, — улыбнулся Рокоссовский. — Он тоже отдыхал?

— Нет, если он будет в таком возрасте отдыхать, то не жди добра в старости, — сказал Аревадзе и с гордостью посмотрел на сына.

К ним чуть ли не бегом подскочил начальник санатория и надтреснуто-дребезжащим голосом произнес:

— Товарищ маршал! Вас вызывает на свою дачу генералиссимус Сталин!

— Кто передал? — спросил Рокоссовский.

— Сам Александр Николаевич Поскребышев!

— По какому поводу?