Анатолий Карчмит - Рокоссовский. Терновый венец славы

— Это тоже один из приемов матерых разведчиков, — продолжал гнуть свою линию следователь. — Быть всегда на виду, проявлять рвение в службе.

— Воевать за Советскую власть и безоглядно отдавать жизнь за ее идеалы — это вы называете приемом?

— Тут выбирать не приходится: или пан, или пропал.

Рокоссовский с недоверием посмотрел на следователя и с обидой в голосе произнес:

— Я должен вас разочаровать: ваши доказательства шиты белыми нитками.

— Откуда у вас такая уверенность?

— Мне доподлинно известно, что Юшкевич, командуя полком в дивизии Блюхера, геройски погиб в борьбе с Врангелем. Это случилось 28 октября 1920 года под Перекопом.

— Полноте, — скептически заметил Кавун. — Сведений о его гибели нет, свидетелей тоже. Мы располагаем проверенными данными, что Юшкевич нелегальным путем ушел в Польшу в районе Радошкович под Минском, когда вы командовали Самарской дивизией. И вы знаете, почему он выбрал этот участок границы.

— Вы намекаете на то, что я помог ему уйти? — повысил голос Рокоссовский.

— Вы угадали, — улыбнулся следователь. — И спорите вы из чистого упрямства.

Кавун перелистал страницу дела и, внимательно взглянув на подследственного, углубился в чтение.

Молчание тяготило Рокоссовского. Ему захотелось закурить, но он не стал спрашивать разрешения у Кавуна: посчитал это унизительным.

— Жаль, я ждал от вас другого поведения, — нарушил молчание Кавун, поглядывая на свои заметки. — Что вы были завербованы Юшкевичем, вы категорически отрицаете?

— Да, категорически отрицаю.

— Тогда расскажите, как вы помогали своему другу нелегально перейти границу, — спокойно сказал следователь. — Кстати, начальника пограничного отряда Ковалева Владимира Игнатьевича вы хорошо знали?

— Да, его участок границы входил в направление, которое прикрывала Самарская дивизия. Мы с ним были в хороших дружеских отношениях.

— Так вот, Ковалев дал нам показания, как вы с его помощью переправляли через границу Юшкевича, — проговорил Кавун. Он достал из дела лист бумаги и протянул Рокоссовскому: — Можете ознакомиться.

Рокоссовский, прочитав документ, изменился в лице. Он молча вернул его следователю.

— Ну, что вы теперь скажете? — спросил следователь с торжеством в голосе.

— Если у вас мертвые ходят через границу… — голос у Рокоссовского погас, у него вертелось на языке грубое слово, но он не стал его произносить.

— Чем вы можете доказать, что Юшкевич погиб?

Рокоссовский, ошеломленный показаниями пограничника, с упреком посмотрел на Кавуна. «Неужели он всерьез уверен в том, что я шпион? — подумал он. — Как мог дать такие ложные показания Ковалев?» Он смотрел на следователя со все возрастающим удивлением. Горькая улыбка пробежала по его губам. Это было единственное, что он мог себе позволить для выражения гнева.

— Я был уверен, что у вас доказательств о смерти Юшкевича нет, — ухмыльнулся Кавун.

— Вы и здесь ошибаетесь.

— Вот это вы зря.

— Жив человек, у которого Юшкевич умер на руках.

— Где живет?

— В Москве, на улице Горького, номер дома не помню.

— Где работает?

— В Наркомате просвещения. Белозеров Андрей Николаевич.

— Мы потратили с вами уйму времени, — с досадой сказал Кавун. — Для пользы дела хотелось бы еще кое-что выяснить. Ответьте мне на вопрос: если вы не имеете никакого отношения к польской разведке, то почему вы, командир дивизии, на занятиях по оперативной подготовке под Минском утверждали, что панская Польша не развяжет с нами войну. Как прикажете понимать ваши слова? Не подрыв ли это боеготовности Красной Армии?

— О том, что Польша в одиночку не нападет на Советский Союз, я это утверждаю и сейчас, — решительно сказал Рокоссовский. — Почему? Я повторять не собираюсь. Судя по всему, у вас материалы имеются. Я там объясняю причины.

— Нам осталось выяснить еще один вопрос, Константин Ксаверьевич, — сказал Кавун, сделав ударение на последнем слове.

— Пожалуйста, выясняйте.

— Почему вы поменяли отчество, чем оно вам не нравилось?

— Это мое личное дело, — сухо ответил Рокоссовский, — и к тому, о чем мы сегодня говорили, никакого отношения не имеет.

— Ну, а все-таки, — продолжал Кавун. — Стоит ли из-за моего вопроса сразу лезть в бутылку. У нас с вами должны быть доверительные отношения. Удовлетворите, пожалуйста, мое любопытство.

— Причиной этому было то, что «Ксаверьевич» непривычное слово для русского уха и его постоянно перевирали, писали то Савельевич, то Ксавельевич, то еще получше, — пояснил Рокоссовский. — Человек задним умом крепок. Теперь каюсь: молод был, не надо было этого делать.

— Что ж, на сегодня хватит, — сказал Кавун, собирая в папку бумаги. — А вы, Константин Константинович, хорошо подумайте, о чем мы с вами сегодня толковали. Не все сразу сознаются в содеянном. Честное признание и раскаяние являются смягчающими вину обстоятельствами. Теперь мы будем встречаться с вами часто. Лучше будет для нас с вами, если вы расскажете все начистоту.

— Мне не о чем рассказывать.

— Как знать, — загадочно улыбнулся следователь.

В сопровождении конвойных Рокоссовский покинул кабинет. Когда он вернулся в камеру, был уже вечер. Подали ужин. Он насилу выпил стакан чаю и съел кусочек хлеба.

Как загнанный в клетку дикий зверь, он ходил по камере (четыре шага туда, четыре — обратно) и все думал и думал. Предъявленные ему обвинения сильно озадачили и поставили его в тупик. Сегодня он убедился — намерения НКВД в разладе с действительностью. Раз его хотят поймать на такую дохлую наживку, значит, у них дела идут из рук вон плохо. Сколько ни думал, сколько ни гадал Рокоссовский — все равно не мог понять: кто же основной организатор этой глупой затеи. Зачем и кому надо делать из него польского шпиона? И то, что следователь знает многие подробности его служебных разговоров, подтверждает предположение, что особисты следили за каждым его шагом.

Рокоссовский вспомнил анкету, которую ему дали заполнить, когда назначали командиром корпуса. Будто кадровикам не было известно, что он не состоял в национал-шовинистических, троцкистской и других контрреволюционных организациях, не отклонялся и не колебался от генеральной линии партии, не служил в белой армии, в антисоветских националистических отрядах. Все равно его заставили ответить на каждый пункт анкеты.

Много воды утекло с тех пор, как установилась Советская власть, а мы почему-то считаем, что внутренние враги спят и видят, чтобы ее уничтожить. Пример самого справедливого общества, лучший в мире уклад жизни, а не грубая и никем не обузданная сила перемелет в порошок любого противника.

Где-то к полуночи он, не раздеваясь, лег в постель и скоро уснул. Всю ночь его мучили тревожные и беспокойные сны. То он гулял со своей Юлией на берегу реки Селенги, то они стояли у памятника декабристам и целовались… Потом он видел маленькую Аду. Она заливалась в отчаянном плаче, а он носил ее по комнате, напевая какую-то мелодию. Ему стало так жарко, что он рванул на себе тюремную робу и тут же проснулся. Он присел на койку, затем собрал на полу оторванные пуговицы и положил их в карман. В квадратном окошке под потолком еще не было видно признаков рассвета, но он уже не мог уснуть и снова начал мерить шагами камеру.