Анатолий Карчмит - Рокоссовский. Терновый венец славы

Начальник штаба поставил у дома часовых, но их убрали по просьбе Рокоссовского. Командующий считал, что для охраны вполне достаточно патрулей, которые постоянно курсировали по деревне, находившейся километрах в двадцати от переднего края.

КП фронта располагался на другом конце деревни, поэтому телефон командующему провели лишь для того, чтобы можно было вызвать его, когда в этом возникнет необходимость. Были созданы все условия, чтобы, пользуясь передышкой на фронте, командующий мог отдохнуть.

Рокоссовский принял душ, переоделся в спортивный костюм, уселся в саду на скамейке и закурил.

Незаметно начала подкрадываться осень. Охрой она прошлась уже по полям, лесам и перелескам, а здесь, в саду, заиграла зрелыми краснобокими яблоками и огненными гроздьями рябины. После дождей установились ясные солнечные дни. По улице проходили женщины с детьми, подавали голоса коровы. Уходило за горизонт солнце, погружаясь в багряную тучу. В саду было мирно, тихо, словно не было рядом никакой войны.

Вдруг заурчала машина и остановилась у ворот. Открылась калитка, и во дворе появилась невысокая женщина. Она была одета в зеленый армейского покроя костюм, ладно сидевший на крепкой стройной фигуре. Рядом с ней шел адъютант, в руках которого были чемодан и увесистая сумка с красным крестом. Рокоссовский поднялся, бросил папиросу в урну и вышел навстречу.

— Здравствуйте, товарищ командующий, — бодро сказала женщина и, покраснев, протянула руку.

«Где я видел эту симпатичную блондинку? Светлые косы, закрученные вокруг головы?..» — лихорадочно думал Рокоссовский.

— Не узнаете? — спросила, улыбаясь, женщина, подняв на Рокоссовского темные большие глаза.

— Постойте, постойте!.. Валентина Круглова? — расплылся в улыбке генерал.

— Большой Кремлевский дворец, январь 1937 года.

— Спасибо за память, — проговорила Круглова и участливо спросила: — Выкладывайте, как вы живете со своим осколком?

— Живем — не скачем, упадем — не плачем, — весело произнес генерал, разглядывая гостью. — Оказывается, и так можно нормально жить.

— А вы все такой же. — Круглые щечки Валентины вспыхнули ярким огнем. — Все шутите.

— Приходится.

— Где вас можно осмотреть? — спросила врач деловым тоном, который ей был не к лицу.

— Еще успеете, — ответил Рокоссовский. Он повернулся к адъютанту. — Ваня, будь добр, организуй нам ужин. Такая гостья свалилась с неба.

— Есть! Я все понял! — козырнул адъютант, сел в машину и уехал.

— Я думаю, на ночь глядя, вы не поедете обратно в госпиталь? — спросил генерал.

— Нет, я отпросилась на десять дней. Мне надо заехать по делам в Тулу.

— Где бы вы хотели переночевать? — осторожно спросил Рокоссовский. В его взгляде затаилось любопытство.

— Я гостья, а вы хозяин, — ответила Круглова. — Где разместите, там и переночую.

— В этом доме есть две свободных комнаты. Вас они устроят?

— Конечно.

— Вот и хорошо, присядьте на скамейку, Я сейчас вернусь. — Он взял чемодан, сумку и отнес в дом.

— Вам здесь нравится? — спросил он, присаживаясь рядом.

— Очень, здесь так тихо, — сказала с едва уловимой грустью Валентина. — Нет стона раненых, не надо возиться со скальпелем, ломать, резать… Тяжелая это работа.

— А как вы попали на фронт?

— Помните, — она повернулась к Рокоссовскому, — я еще в 37-м говорила, что поступаю в мединститут? Так вот, закончила ускоренный курс, вместо шести училась четыре года. Затем отправилась искать счастья на войну.

— Ну и нашли?

— Мое счастье в том, что я помогаю людям выжить, — ответила Валентина, немного помолчав. — В этом вся моя жизнь.

— А как с личным счастьем? — спросил Рокоссовский, заглядывая ей в глаза.

— Личного счастья нет, я вековуха, — рассмеялась Круглова.

— А кто такая вековуха?

— Н-ну, можно сказать, старая дева.

Рокоссовский подошел к дереву, сорвал самое зрелое яблоко и протянул Валентине:

— Угощайтесь.

— Спасибо, — сказала она, сверкнув благодарным взглядом. — Это не запретный плод? Ведь так хочется попасть в рай.

— Адам и Ева давно нарушили этот запрет. А мы их потомки. Поэтому мечтать о рае не возбраняется, но попасть туда, видимо, очень сложно.

— Через час ужин будет готов, — доложил подошедший адъютант и, повернувшись к Кругловой, спросил: — Может, уважаемый врач после пыльной дороги желает принять душ?

— Спасибо, с удовольствием.

Круглова, взяв чемоданчик, скрылась в палатке, а Рокоссовский помогал сервировать стол. Когда все было готово, он поблагодарил адъютанта и повара, и те уехали на машине командующего в штаб. Дом состоял из трех комнат. В самой большой размещался командующий фронтом. Здесь стояла широкая деревянная кровать, накрытая легким одеялом, на ней горкой возвышались подушки и подушечки. В углу стоял стол, а над ним висела керосиновая лампа. Ее сумеречный свет разгонял лишь близкую темень, а уже в четырех-пяти шагах от стола с трудом можно было различить стеклянные дверцы шкафа. На стене, в метре от стола, отсвечивало в человеческий рост зеркало. В самой дальней, угловой комнате, которая была отведена для гостьи, тоже стояла деревянная кровать, накрытая темным шерстяным одеялом. Рядом находилась тумбочка и небольшой столик. Окна в доме были занавешены плотной темной материей. Видимо, хозяева дома тщательно соблюдали светомаскировку.

Рокоссовский и Круглова уже более двух часов сидели за столом и вели беседу, как старые знакомые. А еще перед ужином Валентина осмотрела рану генерала и нашла ее вполне удовлетворительной.

Генерал был в белой тенниске, подчеркивавшей его крепкий торс, а Валентина надела бордовую кофточку, которая удивительно гармонировала с распущенными до пояса косами, неизвестно как сохранившимися во фронтовых условиях.

Они пили маленькими рюмками армянский коньяк и продолжали разговор. Особенно много говорила чуть захмелевшая Валентина. Рокоссовский с улыбкой слушал звонкий голос Кругловой, и ему казалось, что он у нее, словно горный ручеек: то переливается через камни, то кидается вниз водопадом, то тихим говором нежится на золотом песке.

— Вы, наверное, относите себя к категории людей, которые считают себя непобедимыми? — спросила Валентина, очаровательно улыбаясь.

— Нет, почему же, меня противник иногда тоже бьет, да еще как! — Синие глаза Рокоссовского светились дерзким огоньком.

— А ваше сердце может кто-нибудь завоевать? — Она уставилась на генерала большими черными глазами.

— Оно уже завоевано.

— Кем?

— Женой.

— А где она?

— Вчера сообщили из Генштаба, что она живет в Новосибирске. — С лица Рокоссовского не сходила улыбка.

Валентина расслабилась, разрумянилась, у нее слегка кружилась голова. Обворожительная улыбка и голубые глаза Рокоссовского не давали ей покоя. «Он по-прежнему неотразим», — подумала она, и тут же у нее появилось страстное желание обнять его и поцеловать, но, не заметив в глазах Рокоссовского взаимности, передумала.