Эмилио Сальгари - Сын Красного корсара

Она закрыла дверь и вошла в гостиную, где уселась за стол и начала маленькими глоточками пить из чашечки шоколад, пытаясь казаться совершенно спокойной.

Мгновение спустя появился дворецкий, объявив о приходе капитана Пинсона.

— Пусть войдет, — ответила маркиза, попивая шоколад.

В комнату вошел, сняв шляпу, капитан алебардщиков, высоченный служака с огромными седеющими усами и очень живыми глазами.

— Чем обязана вашему визиту? — спросила, предлагая кресло, маркиза, остававшаяся внешне спокойной. — Надеюсь, вы не откажетесь принять чашечку шоколада. Я получила его из Гватемалы, из страны, где производят самый лучший шоколад в мире.

Капитан немного удивился:

— Простите, сеньора, за беспокойство, но меня послал губернатор.

— Арестовать меня? — спросила, улыбаясь, прекрасная вдова.

— Не вас, а того человека, который совсем недавно завтракал с вами.

— О, что вы говорите, капитан? — воскликнула маркиза, нахмурившись и резко поднимаясь. — Кого арестовать?

— Графа, одетого во все красное.

— Дворянина?

— Бандита, сеньора!

— Это невозможно!

— Этот человек — родственник тех самых Вентимилья, жестоких корсаров, которые, вместе с Пьером Ле Граном, Лораном, Ван Хорном и л’Олоне [17] Франсуа л’Олоне (ок. 1635 — ок. 1668) — прозвище знаменитого французского пирата, данное ему по месту рождения: Сабль-д’Олоне. Настоящее имя — Жан-Давид Но , разграбили столько городов на побережье Мексиканского залива.

— Боже мой! — вскрикнула маркиза, падая в кресло. — Вы не ошиблись?

— У нас есть неоспоримое доказательство, что это был в самом деле Вентимилья.

— Каким образом вы его смогли получить?

— На обломке клинка, застрявшем в груди графа де Сантьяго, было выгравировано имя его убийцы.

— Тогда вы уже уничтожили его фрегат?

— Пока еще нет, маркиза, — ответил капитан. — Мы подождем приступа до наступления ночи. Где же этот господин?

— Он уже ушел.

— Ушел? — побледнев, вскрикнул капитан.

— Он оставил меня полчаса назад, позавтракав со мной. Он сказал, что пойдет прогуляться в парке.

Капитан стукнул себя кулаком по кирасе.

— А если он увидел, как я прохожу за ограду? — спросил он себя, яростно накручивая свои усы. — Бежал! Но куда? Вероятнее всего, он где-нибудь спрятался… Диас!

На этот призыв в гостиную вошел сержант алебардщиков.

— Возьми десяток солдат и обыщи дворцовый парк. Возможно, корсар еще там.

— Сию минуту, капитан, — ответил сержант и быстро удалился.

— Сеньора маркиза, — сказал командир отряда, когда они снова остались одни, — мне приказано тщательнейшим образом осмотреть ваши комнаты.

— Выполняйте приказ, капитан, — ответила прекрасная вдова. — Только я уверена, что в моем дворце вы его не найдете.

— И тем не менее я уверен, сеньора, что смогу отыскать его где-нибудь, — возразил капитан. — Из города он не мог выбраться, потому что все выходы хорошо охраняются, попасть на свой корабль — тем более, так как мы послали на пристань несколько отрядов солдат, а его фрегат окружен галеонами и каравеллами. Пришло время покончить с этими Вентимилья, и мы это сделаем. Сеньора, я иду осматривать дворец.

Сын Красного корсара поспешил по лестнице вверх. Его по-прежнему сопровождали Мендоса и мулат, которые отнюдь не казались слишком испуганными дурным оборотом дел.

Как и сказала маркиза, эта лестница была устроена в толще стены и, вероятно, служила для сокрытия сокровищ, дабы уберечь их от жадных лап флибустьеров и буканьеров, не раз уже грабивших Сан-Доминго. Лестница была такой узкой, что порой Мендоса, самый толстый из трех, взбирался с большим трудом.

Подъем продолжался несколько минут, потом трое корсаров оказались в маленькой комнате или, лучше сказать, на чердаке, куда свет попадал через единственное окно, впрочем, достаточно широкое, чтобы через него мог пролезть человек.

— Где мы? — задал вопрос граф.

— В каком-то совином гнезде, — ответил Мендоса. — Отсюда видны только крыши.

— Это должен быть один из четырех пинаклей [18] Пинакль — в романской и готической архитектуре так называлась разновидность башенок с квадратным или многоугольным основанием и остроконечным пирамидальным верхом, которые ставились на внешних выступах стен, на крыше, на ее гребне и в других местах внешнего контура здания. , украшающих дворец, — сказал Мартин.

— Вот мы и стали соколами, приятель.

— Лучше стать соколами, чем повешенными, дорогой мой Мендоса, — парировал граф.

— Не буду отрицать, сеньор. Баскам, а я ведь по рождению принадлежу к ним, никогда не нравилась веревка, особенно если она сплетена испанцами, потому что тогда она опаснее всего, даже для людей нашего сорта.

— И тем не менее ты близкий родственник испанцев.

— Верно, капитан, только я никогда не жил с ними в согласии.

— А вот это, может быть, плохо, — сказал граф. — По крайней мере, ты мог бы попросить оставить нам свободный проход на корабль.

Мендоса хмыкнул, вырвав себе три или четыре волоска:

— Кастильцы не такие уж наивные. Они тут же схватили бы меня и повесили как самого страшного пирата на самой высокой мачте своего галеона.

— Тогда нам придется оставаться в этом ястребином гнезде или совином, как ты выразился, пока маркиза не найдет способ выпустить нас отсюда.

— Вы не подумали, сеньор граф, что в трех метрах под нами — крыши.

— Что ты этим хочешь сказать, Мендоса? — спросил сын Красного корсара, задетый высказыванием моряка.

— Что достаточно спрыгнуть и спокойно убраться отсюда, прежде чем эти проклятые алебардщики покажут нам свои шлемы.

— Уйти по-воровски, даже не предупредив великодушную женщину, которая пыталась спасти нас? Где же твоя галантность, Мендоса?

— Когда речь идет о спасении шкуры, я не очень-то обращаю внимание на галантность, сеньор граф. Что делать! Я ведь всего лишь простой моряк.

— Тогда оставь крыши на потом, — посоветовал сын Красного корсара.

— И я, и Мартин будем ждать, сколько вам угодно, сеньор граф. Вы хорошо знаете, что мы обожаем оружие и нам всегда нравилось ввязываться в драки. Как славно поработал я шпагой, когда плавал под командой вашего папаши!

— Молчи, Мендоса, — оборвал его изменившимся голосом граф.

— Вы правы, капитан: я всего лишь грубая скотина, ничем не лучше акулы, — ответил старый моряк.

Граф облокотился о подоконник и, тоскливо глядя вдаль, через настоящий лес колоколен и башенок, пытался рассмотреть свой фрегат, стоявший на якоре возле самого входа в порт, но так и не сумел этого сделать.

Неописуемая тоска нашла на него, он изо всех сил напрягал слух, боясь услышать орудийную канонаду, оповещающую о начале атаки на его судно. В таком тревожном состоянии граф пробыл около получаса, очнулся он от возгласа Мендосы: