Эмилио Сальгари - Сын Красного корсара

— Говорите, — промямлил испуганный старик.

— Прежде всего снимите с себя свою темную одежду. Она мне понадобится.

— А после?

— Ложитесь под свою кровать.

— Вы хотите утащить или испортить большой фонарь?

— Не знаю, какую пользу мы получим от этого фонаря. Быстрее, а то вместо пиастров я всажу вам пулю в лоб.

— Предпочту пиастры, — сказал старик после недолгого колебания. — Впрочем, сопротивление с моей стороны было бы бесполезным.

— Вот что значит разумный человек, — похвалил его гасконец. — Вот пиастры, скидывай одежонку.

Смотритель, который предпочел деньги свинцу, поспешно повиновался.

Гасконец натянул штаны, напялил просторный камзол из темной ткани, с желтыми металлическими пуговицами и водрузил на голову большой клеенчатый берет.

— Ну, похож я на фонарщика? — спросил он у дона Эрколе, который в это время связал несчастного настоящего смотрителя и заткнул ему рот.

— Вы вполне можете оставить шпагу и пойти служить на маяк, — улыбнулся фламандец.

— Когда буду старым, дружище. А теперь ведите или, если вам больше нравится, несите этого человека в комнату графа. Запихните его там под кровать.

— Предпочту нести.

— А теперь: милости просим, господа солдаты, — пробормотал гасконец, оставшись один.

Он подобрал еще курившуюся стариковскую трубку и уселся на ступенях внешней лестницы, занявшись наблюдением за окрестностями.

Два отряда, наверняка посланных доном Хуаном де Сасебо для поимки трех забияк, приблизились на несколько сотен шагов, все время держась за песчаными дюнами.

Им, должно быть, сообщили, что люди, которых хотят арестовать, стреляные воробьи, способные выкинуть любой фортель и задать работу целой полусотне алебардщиков.

Гасконец внимательно следил за их движениями, притворяясь, что наблюдает за океаном, и время от времени слегка поворачивал голову, чтобы сообщить Мендосе, спрятавшемуся за горящим фонарем:

— Подходят… Они уже в трехстах шагах… В двухстах пятидесяти… Встретились.

Как мы уже говорили, два отряда шли с противоположных направлений, предполагая в середине захватить авантюристов и воспрепятствовать их бегству.

Однако сближались они очень осторожно, с аркебузирами впереди и алебардщиками сзади.

Две маленьких колонны вскоре соединились, и тогда между командирами, по всей видимости, разгорелся горячий спор. Гасконец, несмотря на свой тончайший слух, уловил из этого спора мало подробностей.

— Мендоса! — позвал он.

— Чего изволите?

— Зажгите-ка мне факел. Я хочу, чтобы эти люди хорошенько увидели смотрителя маяка.

— А если кто-нибудь из них знает старика?

— А!.. Да тьфу на них!.. Зажигайте и больше пока ни о чем не думайте.

Он медленно поднялся по лесенке, так и не вынимая трубки изо рта, и возвратился под купол, притворяясь, что занимается фонарем.

Солдаты тем временем образовали широкий полукруг, чередуя в строю аркебузиров и алебардщиков, и направились к пляжу, надеясь найти троих авантюристов, занятых снаряжением шлюпки.

Взбешенные голоса дали гасконцу понять, что они уже вышли на пляж.

— Ох, как они рассердились, — пробормотал присевший Мендоса.

— Они совсем себя дискредитировали, — рассмеялся гасконец. — Ругаются, как язычники.

— Эгей! Фонарщик!

Дон Баррехо взял факел и появился на терраске, крикнув грубым голосом:

— Кто меня зовет?

— Капитан аркебузиров.

— Чем могу быть полезен?

— Не видел ли ты здесь не так давно троих человек?

— Нет, не видел.

— А ты не спал?

— Я не могу допустить, чтобы фонарь погас. Моя вахта длится двенадцать часов.

— Однако они должны были подойти сюда на шлюпке.

— Повторяю вам, сеньор капитан, что я не видел ни людей, ни посудины. А увидеть их я бы мог, потому что маяк поднимается в небо на двадцать два метра.

— Ты там один?

— Абсолютно один. Сменить меня придут только в восемь утра.

Капитан выпустил из себя звучное «карамба», а потом сказал, обращаясь к своим:

— Нас обманули. Эти мошенники унюхали: здесь, мол, что-то не так; и сели в шлюпку в другом месте. Но мы свой долг выполнили. Доброй ночи, фонарщик, и спокойной вахты.

— Доброй ночи, сеньор капитан. Удачи вам.

Отряды перестроились в одну колонну и удалились через дюны в сторону Панамы.

— Вы когда-нибудь видели такой спектакль, Мендоса? — сказал гасконец, возвращаясь на терраску у фонаря. — Ну, где люди хитрее, с той или с этой стороны Бискайского залива?

— Вы, должно быть, заключили какой-то договор с дьяволом, — рассмеялся баск.

— Пойдем к графу; нам надо бежать скорее, чем искра сомнения прояснит мозг этого капитана. Никогда не знаешь наперед, что может случиться.

— Сеньор ди Вентимилья несколько слаб.

— Дон Эрколе силен, как античный Геркулес; если надо будет, он понесет господина графа.

Они спустились в каморку, где находился граф, мирно беседовавший с настоящим смотрителем, сняв с него кляп.

— Сеньор, — сказал гасконец, — если хотите, мы можем продолжить наш марш. Бандиты, на вас напавшие и вас поранившие, ушли.

— Вы можете передвигаться, сеньор? — спросил Мендоса.

— Могу, если меня будут поддерживать за руку, — ответил граф.

— Тогда лучше поторопиться с уходом, — обратился к нему гасконец, уже успевший снять с себя темную одежду смотрителя.

— Я готов.

— Та-ак!.. Полагаю, у этого фонарщика должна быть какая-нибудь лодка. Не так ли, добрый человек?

— Да, — ответил смотритель, — но это не моя лодка. Она принадлежит капитанату.

— Скажете, что ее унесло в море, и получите за это еще одну горсть пиастров. Так мы сможем вернуться в Панаму, не рискуя встречей с разбойниками, жаждущими ограбить прохожих. Сколько вы хотите за лодку?

— Хочу вам заметить, что океан в последние дни был спокойным.

— Скажете своим начальникам, что в лодке открылась течь и она затонула, — нашелся гасконец. — Вы же знаете, что я привык предлагать либо свинец, либо серебро.

— Даже очень хорошо знаю.

— Вы недовольны?

— У меня будут неприятности.

— Предлагаю вам двадцать пиастров за обычную лодку. Ну?.. Мы ведь так щедры. И потом: так мы быстрее исчезнем с ваших глаз.

А потом, пересчитывая пиастры, гасконец бормотал себе под нос:

— Кончились деньги многоуважаемого дона Хуана де Сасебо, советника Королевского суда Панамы.

Считал он деньги очень тщательно, потому что в глубине души гасконец был скуп, как и все его соотечественники; покончив с подсчетом, он сказал:

— А теперь, сеньор фонарщик, ведите нас.

Все впятером они оставили маяк и направились к высокому рифу, защищавшему маячную башню от ярости волн.

Шлюпка, которая могла вместить шесть-семь человек, была подвешена на два блока, закрепленные на двух вбитых в скалу железных балках; в шлюпке уже лежали весла и маленькая мачта с треугольным парусом.