Александр Струев - Царство. 1955–1957

Он появился вслед по пояс голый с жутко всклокоченными волосами.

— Где рубашка моя?

— Вот, товарищ генерал! — протянул скомканную рубаху коренастый капитан третьего ранга.

Василий Иосифович взял рубашку и стал натягивать на себя.

— Сбежала, дрянь!

— Не расстраивайтесь, — уважительно проговорил Автандил. — Вам разве прошмандовки нужны? Вам нужны красавицы, королевы! — закатил глаза солидный грузин.

Его щуплый товарищ начал раздавать мясо:

— Кюшайте, пака горячее!

В одну руку Василия сунули шампур с шашлыком, в другую рюмку с коньяком.

— За вашего великого отца, Иосифа Виссарионовича Сталина! — провозгласил Автандил.

Все мужчины, кроме Василия, который завалился в кресло, встали со своих мест.

— До дна! — гаркнул капитан третьего ранга.

— Забыли отца! — выдавил пьяный Василий. — Забыли! — и залпом опрокинул рюмку.

— Никто не забыл! Только вот эти, — показав глазами наверх, отозвался администратор «Арагви», — хотят, чтобы великого Сталина забыли, а забыть его невозможно!

— Невозможно! — хмуро подтвердил Василий.

Второй грузин долил всем коньяк.

— За вас, товарищ генерал! — продолжал администратор «Арагви». — Вы, Василий Иосифович, надежда и опора русского народа. Теперь вы за собой должны государство вести!

— Поведу! — икнул Сталин-младший.

— Таких людей как мы — вся страна, а страна — с вами! А те, — и он снова показал глазами наверх, — сраная кучка!

— Сраная кучка! — повторил Сталин-младший. — Убили отца, отравили! — блеснул мокрыми глазами Василий. — Изжили со света!

— В Грузии вас ждут, Василий Иосифович! С нетерпением ждут, с любовью!

— И американцы за вас, — поддакнул второй грузин. — Они вас обязательно поддержат, товарищ Сталин!

— Хватит мне здесь сидеть! — вставая и пытаясь надеть пиджак, прохрипел Василий. — Везите меня в Кремль, морды бить буду! Я им, сукам, задам! — оступившись, он чуть не упал, в последний момент его удержал капитан третьего ранга, бывший хозяйственник футбольной команды авиации Московского военного округа.

— Вы сначала шашлычка покушайте, а тогда поедем! — отозвался плечистый футболист, что сидел за капитаном третьего ранга. — Как вас не стало, так всю нашу команду разогнали.

— Где мой друг, Автандил? Почему не вижу? — потеряв администратора «Арагви» из виду, вымолвил Василий Иосифович.

— Блюет, — объяснил капитан.

Маленький грузин, который помогал жарить шашлыки, глупо хихикнул, и обернувшись к Василию Сталину, с чувством проговорил: — Я вашего папу вот где ношу, — он полез за пазуху и извлек на обозрение фото генералиссимуса. — У сердца ношу! Я за Иосифа Виссарионовича, за его сына умереть готов!

— Не умирай, друг! — простонал очнувшийся от спиртного тренер военной футбольной команды. — Вася, иди, я тебя поцелую!

Василий, шатаясь, побрел на зов, пожилой тренер распростер объятия и стиснул обожаемого генерала. Они долго обнимались и целовались в засос.

— Ну, хватит, хватит! — оторвал Василия капитан. — Чаю не желаете?

— Давай, — выдавил Сталин и, завалившись на соседний стул, оказался за столом. Голова у него гудела, он с трудом различал собеседников, стараясь сосредоточиться на девушке напротив. Она спала, облокотившись на стол и положив голову на руки.

— Как звать ее, Тая, Майя? Забыл!

— Марина, — подсказал капитан третьего ранга.

— Мариночка! — заулыбался Сталин-младший.

Капитан слегка потряс девушку:

— Маринка, вставай!

Она не реагировала.

— Хочу ее! — простонал Василий Иосифович.

— Так кто мешает! — отозвался щуплый грузин.

— Не здесь же!

— Сейчас отнесем ее в вашу спальню.

— И разденьте, ладно?

— Разденем! — хмыкнул грузин. — С таким человеком общаться будет!

Грузин с моряком подхватили спящую и понесли в комнату.

— А может, и мы ее тоже — того? — ухмыляясь, сощурился капитан.

— Офонарел?! Она сталинская! — грозно выдавил подручный.

Мужчины уложили Марину на постель и принялись раздевать. Последние несколько лет Василия Сталина совершенно не смущало, есть ли у понравившейся ему женщины муж или любимый человек. Без разговоров уводил с собой, если надо, то и силой, и держал взаперти до тех пор, пока пленница на все не соглашалась, правда, никогда женщин не бил, не обижал. Вернувшись из заключения, Василий вообразил себя снова тем же властным, способным управлять миром командиром. Казалось, ему снова все дозволено, его снова боятся, любят, обожествляют. Сколько их было, обожающих его женщин — сто, двести? Неважно. Сейчас ему хотелось эту, а потом — в Кремль, учинить разнос папиным холуям, поднять на дыбы страну!

У телефона был Молотов.

— С Новым годом, Никита Сергеевич!

— С Новым годом, Вячеслав Михайлович!

— Ты в курсе, что в «Барвихе» творится?

— Знаю, — отозвался Хрущев. — Васька нажрался.

— Нажрался?! — взвизгнул Молотов. — Он ведет антисоветские разговоры! Призывает к мятежу! Ты, Никита Сергеевич, на себя ответственность брал, а дело чем обернулось? Вопиющее предательство! Я тебя поддержал, а теперь — уволь, отправляй Ваську назад. Сажай его, Никита Сергеевич, иначе мы с тобой поссоримся!

Решение о смещении Маленкова с поста председателя Совета министров еще не было опубликовано, и хотя вопрос этот, казалось, был решен, однако все могло поменяться с точностью до наоборот, особенно теперь.

— Я виноват, Вячеслав Михайлович! — уступил Хрущев. — Думал, исправился парень, осознал.

— Горбатого могила исправит! — желчно выговорил министр иностранных дел и, не прощаясь, кинул трубку.

Никита Сергеевич с минуту сидел, не шевелясь, потом взял телефон и соединился с Серовым.

— Грузин, баб и гостей выпроводили. Василию делают капельницу, он притих, испугался, — доложил председатель Комитета государственной безопасности. — Девушка заявление об изнасиловании писать не стала. С каждого участника застолья взяли объяснение.

— Вот что, — перебил Хрущев, — вези, Ваня, Ваську назад.

— Куда назад? — не понял Серов.

— Куда-куда, в тюрьму!

— Подайте-ка мне иконки! — протянула ладошки Марфа.

— Все, матушка?

— Все.

Иконки были простенькие, бумажные, одна лишь старенькая, в затертом медном окладе — Николай Угодник. Марфа раскладывала их на постели, перебирала, так и засыпала среди икон. Утром иконы оказывались на прежнем месте, в уголке, где горела лампадка.

— Кто их туда ставит? — удивлялась помощница.

— Живые они! — объясняла Марфа.

Целовала ей руку Надя.

— Храни тебя Бог, матушка!

— Храни всех нас!

Марфа молилась неустанно, могла забыть покушать, про все забыть, так велика была ее молитва. Очень радовалась она, когда на подоконник садились птицы, сразу поворачивала в их сторону свою незрячую голову.