Олег Фурсин - Калигула

Может, Сапожок и сбежал бы теперь, когда перед ним было уже нечто, не бывшее отцом; это нечто изгибалось дугой, билось головой об изголовье. Вконец исхудавшее, черное лицо страдальца с натянутой кожей, впавшие глазницы — он уже видел, видел подобное! Мрачное воспоминание из детства, пробитый стрелой череп в Тевтобургском лесу! Но здесь он был еще живым человеком, этот череп, по подбородку которого стекала пена; цвет ее был кроваво-красным…

Нет, мальчик сбежал бы определенно, но ужас сковал его члены. Он не мог даже приподняться с места, не отводил глаз от постели. Набежавшие слуги пытались прижать Германика, прекратить страшный танец сведенных мышц, но все было тщетно. Казалось, продолжалось это вечно. Затем началось забытье; в тоскливой тишине комнаты жена и сын мучительные минуты ловили расстроенное, не в такт дыхание, с шумом вырывавшееся из открытого рта…

Когда оно смолкло, жизнь ушла. Германик Юлий Цезарь, полководец, герой, наследник императора Тиберия умер. Он лежал на ложе, невообразимо изменившийся: истощавший, измученный, с кроваво-красной пеной на подбородке и груди. Он умер в нечистоте, в испражнениях собственного, судорогой искореженного тела. Слава и гордость империи…

Мужская страсть к власти, но в сердце женщины, — вовсе не редкость. История сохранила для нас имена многих женщин-властительниц.

Властительницы… не столько мужских сердец, сколько стран и народов, не знавшие иной любви, кроме этой. Этой — к возвышению надо всеми. Этой — к отдаче приказов и распоряжений. Этой — бесслезной, жесткой, жестокой, подлинно мужской работе. Требующей в характере задатков забияки и вожака. Всего того, чего не дает природа женщине, а, даже дав поначалу, отбирает с первою же любовью. Когда, покорствуя и смиряясь телом, познает женщина истинную природу свою, в которой подчинение — главное. Подчинение — и боль, и радость, и долг…

Сестра Калигулы, старшая из трех его сестер, именно такой и была. Конечно, далась ей власть не с рождения. Но она к ней шла всю жизнь; а главное — пришла, пусть и не сразу.

Агриппина Младшая [39] Агриппина Младшая — Юлия Агриппина (лат. Iulia Agrippina), часто — Агриппина Младшая, с 50 года — Ю́лия Авгу́ста Агриппи́на (6 ноября 15 г. н. э. — 20 марта 59 г. н. э.) дочь — Германика и Агриппины Старшей, сестра Калигулы, последняя жена четвертого императора Клавдия, мать пятого императора Нерона. , дочь Германика и Агриппины Старшей, унаследовала столько же от матери, сколько и от отца, очень сильную душу и крепкую волю. Людям, ее окружавшим, прежде всего родным и близким, она не давала забыть об этом с самого раннего детства!

В числе прочих была и ее мать. Собственная воля Агриппины Старшей не раз натыкалась на своеволие дочери. Ей, потерявшей любимого мужа, неусыпно бдительной, дрожащей над детьми, боящейся яда и тайного убийства, немилости и ссылки, трудно было не сдаться детям. Детям, не сохранявшим внутренний мир в семье. Драчливым, шумным, не любящим друг друга. Она стремилась любить каждого и за всех. Не преуспевала, слишком многое было отдано ею Германику когда-то; детям не досталось и четверти, устала душа. Но все равно она стремилась любить. Оберегала и спасала. Любила!

Виноградников на виллах под Римом много. В каждой загородной вилле есть свои. Часто лозу поднимают вверх над землей, увивая прутья беседки виноградным листом. Нередко в такой беседке семья собирается за завтраком. Сквозь листья винограда заглядывает в летний триклиний солнышко. Пахнет разогретыми, уже созревающими ягодами. Кружит голову этот аромат, разносимый ветерком.

После еды сонная одурь наплывает на Агриппину. Легкий сон уже на пороге ее беседки.

Тихо шепчутся в самом дальнем углу вечные собеседники — Гай и Друзилла. Ливилла сидит одна, вертит в руке куколку, что сочинил ей Гай. Из куска дерева ножом вырезал, а Друзилла одела деревяшку в цветные тряпки. Юлия Ливилла — младшенькая в семье, всеми любимая, всеми ласкаемая. Ее балуют, с ней не ссорятся. Может, потому девочка такая уравновешенная. Часами может играть потихоньку сама с собой. Все ее любят, а ей самой никто и не нужен особенно, ей хватает тепла, чтоб не устремляться за ним в погоню. Напевает что-то, играет. Вот и хорошо, даст матери поспать…

Нерон и Друз успели позавтракать, а больше им в доме делать нечего. Вечные заложники своей славы предводителей римской молодежи, они уже разбежались по своим делам. У матери они не спросятся, что им здесь делать долгими летними днями? Унеслись по пыльной дороге в город. Сбереги их Венера-охранительница своею рукой, а она только стареющая женщина, вдова…

Пусть громкое имя Агриппины не вводит в заблуждение никого! Мало что может противопоставить мать полному угроз миру, в котором живут ее дети…

Нет еще и дочери Агриппины рядом, и местонахождение ее неизвестно, как всегда, впрочем! Эта девочка — вечная ее забота и боль, даром, что ли, носит собственное родовое имя матери. Сон смыкает глаза, так было бы хорошо подремать в жару. Но тревога не дает отключиться по-настоящему. Ускакала козочкой строптивая девочка, где-то она сейчас? С ее-то неуёмным любопытством ко всему. Непременно надо сунуть свой нос повсюду. На каждый в округе двор забежать, к каждому обратиться с каким-то словом. Она не делит людей на своих и чужих. Ей все свои, кто ответил на приветствие. А уж если проявил кто к ней интерес, ей все равно, кто именно: и с виликом побеседует, и землепашцу вольному улыбнется, и раба с корзинкой растормошит. Тем более, что свои не очень-то к ней расположены. Калигула предпочитает общество Друзиллы; та отвечает брату взаимностью. Друз и Нерон Цезари развлекают друг друга, напротив, взаимной враждой, но результат для Агриппины тот же. Она братьев не интересует совершенно. Ливиллу ласкает каждый, но она слишком мала, чтоб быть достойной серьезного общения. Агриппина предоставлена самой себе. И использует эту свою свободу так, как ей вздумается…

— Мама! Мама! — слышит мать голосок той, о которой думала. И почему-то откуда-то сверху, с небес…

Подскочила женщина со своего ложа. Озирается в тревоге. О Мента [40] Мента (лат. Menta) — в римской мифологии богиня, дающая ребенку разум, здравый смысл. , это же надо видеть, что она вытворяет, маленькая Агриппина! Сердце женщины, отнюдь не каменное, падает куда-то вниз. Усилием воли сдерживает мать крик, рвущийся из горла. Испугается, упадет!

Неведом страх Агриппине-младшей. Угрожающе прогибаются под ней деревянные своды беседки. Скрипят. Прогибается и лоза, провисает, когда легкая нога давит на нее. Немалая высота, надо сказать, легла под ножками девочки пропастью.