Олег Фурсин - Калигула

— Вот видишь, кроме запахов дешевых женщин, ты ничего не знаешь! А вот скажи, каково главное отличие женщины страстной от холодной и ленивой? Пробовал ли ты, поставив ее задом к себе, наклонив затем вперед, взглянуть на промежуток, тот, что между ногами? Это целая наука, мой друг…

Последовало поучение о форме промежутка, так много говорящей о темпераменте. Калигула дослушал Агриппу, но не преминул заметить в конце, начисто стерев впечатление от риторики князя:

— Допустим, все так и есть, Агриппа. Только если мне удалось поставить женщину подобным образом, есть способ узнать, как она горяча, не прибегая к оценке промежутка. Вставить ей, да глубже, там и поймешь…

И вновь горячился Агриппа-учитель…

Как-то дошли они в этом море споров до гладиаторских боев, до других ристалищ, что любит Рим. От равнодушия Калигулы не осталось и следа. Он не мог уступить в этом вопросе Агриппе ни пасса родной земли. И разом завелся, следа от холодной, слегка ленивой улыбки не осталось!

— Что можешь знать ты, житель Востока, об этом! Вы от рождения малодушны и слабы, что вам упоение боя, если можно провести всю жизнь между подушек и ковров, там ее и проведете! А мы! Весь мир у наших ног, потому что мы не боимся крови, ни своей, ни вражеской, и вся наша жизнь от рождения до смерти — вечный бой!

Агриппа, напротив, вдруг утратил пыл. Ристалища и впрямь волновали его гораздо менее, чем форма промежутка между женскими ножками…

Теперь уж улыбался он, лениво и расслабленно.

— Э, друг мой, стоит ли так горячиться? Да, мы разнимся в характерах, я не большой любитель крови. Я привык решать дело миром, это верно, это лучший способ, поверь мне. Стоит ли владеть всем миром в эту минуту, если в следующую обагришь своей кровью землю у ног и умрешь?! Быть императором на час не в моем вкусе, но вряд ли стоит на это сердиться…

Калигула все же сердился и выговаривал.

— А по правде, — ну не люблю я все это, — вдруг искренне сказал князек, выслушав Калигулу. — Не люблю, когда все отработано и заранее известно. Что такое этот ваш Большой Цирк? Заранее условленная игра, вот что! Ателлана, где роли известны, исход предрешен. Разве умрет сегодня прославленный гладиатор, даже если уступает в силе и искусстве новому бойцу? Владелец школы скорее перегрызет глотку зарвавшемуся новичку! В ход пойдет сломанное, порченое оружие, или просто цепь, обрушившаяся на голову, или что другое! Знаю я ваши способы борьбы! И колесницы, что несутся порой на бешеной скорости, будут придержаны! Все предрешено и заранее известно, мой друг!

Калигула просто онемел от наглости князя. Все, чем дорожила его душа, в мгновение ока было испачкано грязью, опошлено и осмеяно. Он силился сказать что-либо, но исчез голос. Юношу трясло от злости, но он молчал. Агриппа же, видя его состояние, на попятную все же не пошел. Обычная дипломатия была у него не в чести сегодня.

— А вот среди народа, в сердце Рима… Заметь, я говорю о народе, подразумевая весь народ, но не в цирке, а в жизни. И патриция, и плебея, и всадника! Только не в цирке, где все подчиняются правилам! Там, где правил не признают вообще! Там все настоящее, все по правде, туда и следует идти…

— И где же такое место в Риме, которого я не знаю? — буквально просипел синий от злости Калигула, едва обретя голос.

— А тебе кажется, что знаешь ты все? Молодость, друг мой, молодость и присущая ей необоснованная уверенность в собственном превосходстве! Что же, сходим поближе к вечеру к отходам… к отбросам… а, все равно, как называть место! Да и само сборище тоже…

Вот так и случился в жизни Калигулы эпизод, едва не стоивший юноше жизни…

Площадка, на которой проходили бои, столь расхваленные Агриппой, мало чем напоминала арену цирка, разве что была круглой, как и цирковая. Но площадь ее была существенно меньше, конечно. Ничем не огорожена, проста — круглое место, несколько в низине, вокруг утоптанная земля, толпа людей, стоящих вокруг площадки. Все…

— Заметь, зрители не ограждены рвом, не защищены, — бросил надменно Калигула своему спутнику, едва рассмотрев при свете факелов будущее место боя. — А если тут не блюдут правил, то брошенный небрежно нож или трезубец угодят зрителю в грудь. Мои предки лучше заботились о безопасности смотрящих. И об удобствах для них тоже! Здесь нет скамей, где же рассядутся зрители?

— Заметь, — язвительно отвечал Агриппа, — что здесь все по-настоящему, не только это! — Каждый зритель, пусть не в равной мере с гладиатором, но подвержен опасности. Нож или трезубец — неважно, если не сумел отклониться, значит, судьба. Здесь можно поучаствовать в бою, самому бросить вызов тому, кто кажется достойным противником. Здесь некому перебрасывать песок, скрывая кровь, или насыпать новый. А взгляни-ка, юный друг мой, на свод Клоаки. Видишь, прореха в камне?

Оглянувшись, Калигула невольно вздрогнул. То было первое проявление страха, но не последнее в этот вечер. Он дошел до этого места, ведомый Агриппой. Спор их продолжался всю дорогу, Калигула не обращал внимания на окружающее. Он всегда отдавался спору без остатка, не видя и не слыша ничего другого вокруг. Теперь же вниманием его полностью завладело место, где они находились…

Прореха в камне, это верно. Свет Луны, кажется, сосредоточился весь на этой дыре. Ясно, для чего эта прорезь. Не надо свозить трупы в мертвецкую, проверять наличие признаков жизни. Вода унесет раненого или мертвого в Тибр по Клоаке…

Голое, ничем не украшенное место. Ни деревца, ни куста. Спуск к арене, факелы, освещающие ее, воткнуты прямо в песок. С десяток факелов, чадящих, гаснущих на ветру. Ветер с реки, шумящей вдали, холодный, принизывающий…

Люди… О Юпитер, что за сброд человеческий!..

Кампанец, галл, сириец, моряк, римский легионер…

Большинство из них — полунагие или оборванные, в язвах, с множеством ран на лице и теле, не всегда заживших, железо и огонь оставили свои отметины, их не стереть, не залечить.

Где-то в толпе есть и иные лица. Отмеченные разумом. Их мало, но они есть. Их обладатели одеты скромно, скромнее некуда, что неудивительно в таком месте. Калигула с Агриппой и сами более похожи на клиентов какого-то неудачливого патрона.

Но если человекоубийство задумано и будет свершено здесь, к чему здесь люди, чей разум еще не угас? Неужели, чтобы участвовать в этом?

Калигула, поймавший себя на этой мысли, вздрогнул всем телом. Но уже некогда было додумывать, понимать. Действо разворачивалось на арене, и, подчиняясь стадному чувству, юноша стал пробиваться вперед, работая локтями. Поближе к арене, к игре, что начнется сейчас и завершится смертью одного из присутствующих…

— Кровавый Вепрь! Вепрь вызывает на бой любого, кто встанет напротив! Но охотнее всего он убьет римлянина! Кровавый Вепрь вызывает на бой! Истинного римлянина германец убивает без пощады!