Олег Фурсин - Калигула

Зазывала с двумя прислужниками потащили труп к прорехе в спине Большой клоаки; раздался противный всплеск воды, поглотившей тело…

Зазывала вновь призывал толпу к бою. Калигула стоял молча. Увиденное его ошеломило. Никакой длинной игры, никакой славы, красивого падения на песок после мастерски исполненного удара! Ничего этого нет и в помине. Короткая драма жизни и смерти, и вот уж новая жертва вызывается к бою…

Вызывается, но не находится почему-то. Нет желающего — сойти сегодня вечером в царство мертвых! Никому не хочется уплыть на корм рыбам через вонючую Клоаку в Тибр. А встреча с Вепрем неминуемо закончится так. Так, а не иначе! Неужели стоит призывать собственную смерть, словно ты андабат [130] Андабат (от греческого слова «άναβαται» — «поднятый, находящийся на возвышении») — один из видов гладиаторов. Одеты в кольчуги, как восточная кавалерия (катафракты), и шлемы с забралами без прорезей для глаз. Андабаты сражались друг с другом практически так же, как рыцари на средневековых рыцарских турнирах, но без возможности видеть друг друга. на арене цирка, и глаза твои не видят противника? Он, между прочим, весьма заметен, стоит, мышцами поигрывает, улыбкой расцветает. Видно, как уголки губ тянутся вверх, все остальное прикрыто шлемом, но ясно же, что улыбается. Улыбкой победительной, мерзкой…

Зазывала откровенно растерян. На лице написано: «Не самому же лезть на рожон? Чем больше будет боев сегодня, тем больше ассов в кармане. А деньги — это мясо, это вино, это, может быть, женщина, пусть дешевая, но я-то не гордый! Всего этого в жизни меньше становится с каждым днем, для меня, по крайней мере! Сдохли бы вы все в бою, а я б разбогател на день…»

Привычно выкрикивал зазывала соперника Вепрю, оскорблял народ.

— Неужели среди римлян и прочих из вас не найдется человека, что не труслив? Нет среди вас мужчин, горожане? Никто не хочет сразиться со смертью, нет того, у кого между ног болтается больше, чем огрызок?

Глаза его обегали толпу, он искал жертву. Наткнулся ищущими глазами на Агриппу, чем-то князь ему приглянулся. Зазывала крикнул ему:

— Уж не ты ли, маленький? Маленькие, они ведь храбрецы?!

Агриппа тут же сделал два осторожных шага назад, прикрылся спиной Калигулы. Постарался не встречаться взглядом с зазывалой. Прошипел сквозь зубы:

— Нашел безумца, с дикарем сражаться… Я не римлянин!

И зачем-то толкнул Калигулу в бок. И даже добавил:

— А ты-то юноша, ты как? Уж ты-то повидал на своем веку германцев!

Нет ни малейшего сомнения в том, что Агриппа не хотел ничего плохого. Уличенный в трусости, он хотел подчеркнуть равенство себе другого, не более того. Оправдать себя, почувствовав и в другом человеке слабость. Его ли вина в том, что вызов упал на почву весьма зрелую, благодатную? Впрочем, конечно, вина его. Поскольку не стоит брать на себя бремя Учителя, не имея на то никакого морального права! Не дав себе труда изучить и понять до мелочей натуру ученика, его внутреннюю сущность…

Вечным укором Калигуле была собственная трусость. Он проявлял немалое мужество, спасая себя самого, но не близких. И это мучило его. Настолько, что он пренебрегал опасностью, доказывая состоятельность свою. Не там, правда, где это было действительно необходимо. Но так уж устроен человек, все мы достаточно часто не там и не так доказываем себе и людям собственную правоту, которой и нет. Юноша вздохнул, выпрямился, расправил плечи…

Еще не поздно было развернуться, презрительно улыбнувшись Харону-зазывале, и уйти. Агриппа, почувствовав порыв Калигулы, дернул его к себе, тихонько ахнув, начал было тащить назад, в толпу, подальше от опасности…

Но зазывала уже унюхал запах крови. Он уже кричал:

— Вот он, истинный римлянин, вот он, достойный мужчина! Он молод годами, но не трус, смотрите же, смотрите! Я вижу, как горят его глаза, и это от радости! И впрямь, истинный римлянин виден по радости! накануне боя!

Был ли блеск у Калигулы в глазах? Если и был, то не радость предстоящего боя была причиной!

Он размышлял, охваченный тревогой, лихорадочно сменяли друг друга мысли в его голове.

«Ловкость и точность — мое оружие. Против этого зверя вся моя сила не больше, чем дуновение ветра. Не сила нужна, а изворотливость. Значит, скорость, изворотливость, точность, — в этом спасение мое. Тогда я сегодня — ретиарий [131] Ретиарий (лат. retiarius — «боец с сетью») — один из видов гладиаторов, появились на заре Империи. Были вооружены трезубцем, кинжалом и сетью. Кроме набедренной повязки, поддерживаемой широким поясом (balteus) и большого доспеха на левом плечевом суставе, у ретиария не было никакой одежды, в том числе и шлема. Иногда для защиты шеи и нижней части лица использовался металлический щиток (galerus). Существовали ретиарии, игравшие на арене женские роли («retiarius tunicatus»), которые отличались от обычных ретиариев тем, что были одеты в тунику. Ретиарии обычно сражались с секуторами, но иногда и с мирмиллонами. ! Да, испокон веков против самнита выставлялся ретиарий, а то, что проверено предками на прочность, должно быть правильным, а если нет, я погиб!».

Толпа уже расступалась, растекалась, выпуская Калигулу из своих рядов, надо сказать, и точно, с радостью. Предстояло развлечение, кровавое к тому же, а сами зрители только что избежали нешуточной опасности быть вот также вытолкнутыми из рядов, оказаться в мгновение ока смертниками. Это вдохновляло!

«Никакого ближнего боя, в таком бою я бессилен, его мышцы железные, удар страшен. Увернуться, отбежать, бросок сетью, если попадется, успеть ударить. Пугио [132] Пугио (лат. pugio) — большой меч позволял обходиться без копья. Но для боя в строю даже 45-сантиметровый клинок казался легионерам слишком длинным. Ведь чтобы поразить подошедшего в упор врага, нужно было отвести локоть далеко назад. А это не всегда было возможно в тесноте манипулы. В начале новой эры легионеры стали, кроме мечей, носить еще и кинжалы pugio с широким, 25 см длины клинком. Такой кинжал можно было удерживать не только в прямом, но и в обратном захвате («пером»), и наносить удары сверху в лицо и шею врага. предпочтительней, трезубец тяжеловат, и скорости не развить, а этот ведь, кроме того, что здоровый, еще и быстрый, даже если не быстрее меня. Шлем секутора гладкий, его сетью не удержать. Кажется, этому здоровяку и меч не нужен, он разорвет сеть руками…»

— Юноше предстоит выбор оружия, раз он не позаботился о собственном! Что же, таковы наши правила, и мы предоставляем каждому право выбора! От выбора зависит жизнь, никто не помешает смельчаку ее защитить!

«Впрочем, и трезубец хорош, живот-то у него открыт! Попасть бы в него еще, правда, и потом, у него же щит! Или попасть бы в этот щит ногой, они у меня свободны. А упадет, прижать его ногой, и все, победа! Нет, не упадет он от моего удара, хоть ногами, хоть руками, хоть головой! Кажется, выход один — средняя дистанция между мной и им, любимая дистанция ретиария…»