Рафаэль Сабатини - Ночи Истории

— Что обещал, то и сделал, — ответил он. — Я дал слово, что Данвельт выйдет из тюрьмы. Разве я не исполнил этого? Едва ли вам стоило рассчитывать на то, что я позволю ему мешать нашим с вами приятным свиданиям!

Она в ужасе отступила под его похотливым взглядом и убежала прочь, сопровождаемая его циничным хохотом.

Целую неделю после этого она сидела дома и размышлял?., ко настал день, когда в сопровождении слуг вышла на улицу в трауре и взошла на борт плоскодонной баржи, которая отправилась вверх по Шельде к Антверпену. Конечной целью 7 Заказ 2864 путешествия был Брюгге, но об этом она не сказала никому и выбрала самый длинный окольный путь. Из Антверпена баржа отправилась в Гент, откуда четыре крепкие фламандские лошади протащили ее по каналу в великолепный город, где размещался двор бургундских герцогов.

В блистательном, залитом июльским солнцем Брюгге кипела жизнь. В то время город был всемирной ярмаркой, центром мировой торговли. За его стенами размещались десятки иностранных торговых домов и не меньшее количество посольств иноземных государств. В течение одного дня здесь можно было услышать все языки мира. Они звучали на широких оживленных улицах среди величественных зданий, каких вы не встретили бы в других европейских городах. В порт прибывали тяжело груженные торговые суда из Венеции, Генуи, Германии, из стран Балтики, из Константинополя и Англии, а на переполненных рынках толпились, покупая и продавая различный товар, ломбардийцы и венецианцы, левантийцы, тевтонцы и саксонцы.

Миновал полдень, и огромная колокольня, возвышавшаяся над герцогским замком, отбрасывала тень на многолюдную площадь. Среди многоязычного гомона толпы выделялись звук рога и крики: «Герцог! Герцог!»

Показалась пышная кавалькада из сорока примерно всадников, продвигавшихся медленным шагом. Это двор герцога возвращался в замок после охоты. Над толпой горожан воцарилась тишина. Народ почтительно расступился, и вместо человеческих голосов теперь слышался лишь стук копыт о булыжники, перезвон соколиных колокольчиков, лай охотничьих собак и звук того рога, который первым возвестил о прибытии герцога.

Это была пышная процессия, в которой переливались все цвета радуги в одежде ее участников. Здесь были вельможи в шелках и бархате всевозможных оттенков и сапогах из тончайшей испанской кожи, дамы в нарядных головных уборах с развевающимися вуалями, в вышитых накидках, ниспадавших до брюха их лошадей в роскошной сбруе.

По обе стороны процессии шли конюхи и егеря и вели охотничьих собак.

Горожане вытянули шеи, и левантийский торговец заспорил с ломбардийцем о том, сколько стоит все это великолепие. Затем появился сам юный герцог. Его черный камзол резко контрастировал с окружавшим блеском. Он был невысок, но производил впечатление сильного человека благодаря прекрасному сложению. На худом загорелом лице выделялись живые глаза. Рядом с ним на белой лошади ехал юноша, одетый с ног до головы в шелк цвета пламени; его красивую золотоволосую голову покрывала островерхая черная бархатная шляпа, на левом запястье сидел сокол с колпачком на голове. За спиной юноши на черной ленте висела маленькая лютня. Он радостно смеялся, являя собой воплощение молодости и веселья.

Процессия медленно продвигалась по направлению к Принцессхофу, резиденции герцога. Кавалькада уже почти пересекла площадь, когда внезапно раздался женский голос, громкий и возбужденный:

— Я прошу справедливости, герцог Бургундии! Нарушены мои законные права!

Этот крик испугал вельможных всадников, и они на мгновение утратили свое веселье.

Одетый в красное юноша, скакавший рядом с герцогом, повернулся в седле посмотреть, кто это так жалобно кричит, и увидел Сапфиру Данвельт.

Она была в трауре, лицо ее закрывала черная вуаль, лишь подчеркивая красоту, которую немедленно оценил острый юношеский взгляд. По ее внешнему виду и количеству окружавших ее слуг молодой человек понял, что женщина богата; ее горестная мольба тронула его жизнерадостную поэтическую душу. Положив руку на плечо герцога, он слегка сжал его, и тот осадил коня.

— Чего ты просишь? — любезно спросил Карл.

— Справедливости! — только и ответила она, печально, но настойчиво.

— Надеюсь, твое желание будет исполнено, — серьезно ответил герцог, — но я не могу заниматься этим делом в седле, посреди улицы. Следуй за нами. — И ускакал вперед.

Она пошла за ним в Принцессхоф, сопровождаемая своими конюхами и служанкой Катариной. В большом зале замка ей пришлось подождать в толпе конюших и егерей, осушавших кубки, присланные им герцогом. Она стояла поодаль, погруженная в печальные размышления, и никто не обращал на нее внимания. Наконец камергер пригласил ее пройти к герцогу. Тот ждал ее в большой, но скромно обставленной комнате. На герцоге был черный с позолотой камзол, отороченный мехом. Он сидел в высоком дубовом кресле, обитом кожей. За его спиной стоял, приняв изящную ленивую позу, все тот же симпатичный юноша, одетый в красное, который только что скакал бок о бок с герцогом.

Сапфира рассказала потрясающую историю, стоя перед ними со сложенными руками, потупив взор. Слушая ее, герцог все больше и больше хмурился. Но в его взгляде читалось скорее недоверие, чем гнев.

— Ринсольт?! — воскликнул он, когда она закончила. — Говоришь, это сделал Ринсольт?

В его голосе слышалось сомнение и ничего более.

Юноша, стоявший за спиной Карла, негромко рассмеялся и переменил позу.

— Ты удивлен? А разве можно было ожидать от тевтонской свиньи чего-то иного? Меня-то он не смог бы обмануть, ведь он…

— Помолчи, Арно! — коротко бросил герцог и обратился к женщине: — Это очень, очень тяжкое обвинение. И брошено оно человеку, которому я доверяю и которого ценю, иначе я не назначил бы его на тот пост, который он сейчас занимает. У тебя есть доказательства, женщина?

Она протянула ему лист пергамента, подписанный ордер на освобождение Филиппа Данвельта из тюрьмы.

— Тюремщик Миддельбурга подтвердит вашей светлости, что, когда я принесла этот приказ, мой муж был уже повешен. То же самое скажет и моя служанка Катарина, которая приехала со мной. Есть еще несколько слуг, которые могут засвидетельствовать невиновность моего мужа. Капитан Ринсольт не сомневался в ней.

Изучив пергамент, герцог стал серьезен и задумчив.

— Где ты остановилась? — спросил он.

Женщина ответила.

— Жди там, я призову тебя, — велел он ей. — Ордер останется у меня. Будь уверена: правосудие свершится.

Тем же вечером в Миддельбург отбыл курьер с приказом Ринсольту явиться в Брюгге, и самонадеянный германец немедленно отправился в путь, не подозревая о причине вызова, уверенный в том, что герцог, любивший храбрецов, осыплет его очередными милостями. Храбрость Ринсольта проявилась, быть может, ярче всего в тот миг, когда герцог без всякого предупреждения предъявил ему обвинение в совершенном злодействе.