Рафаэль Сабатини - Ночи Истории

отовясь к написанию «Ночей Истории», или «Занимательного исторического чтения», я поставил себе целью восстановить возможно более подробно и правдиво, насколько позволяют сохранившиеся источники, ряд более или менее известных событий. Для этого я отобрал случаи, в которых крылась некая таинственность и которые были замешаны на игре человеческих страстей. Представляя каждый такой случай в форме рассказа, я пытался добиться, чтобы сюжет соответствовал тому, что происходило на самом деле, просто излагал факты, ничего не придумывая от себя. Если же я все-таки давал волю своему воображению, то лишь для того, чтобы расцветить красками тот рисунок, который история оставила нам серым, и заботился прежде всего о том, чтобы мои краски, насколько возможно, соответствовали природным. Для диалогов в каждом случае я использовал реальный язык хроник, переводя в живую речь словесные обороты их авторов.

Такова была задача, которую я себе поставил. Я понимаю, что такие попытки уже делались неоднократно, начиная, возможно, со «Знаменитых преступлений» Александра Дюма. Я не уверен, что эти попытки можно назвать успешными. Этим я вовсе не хочу сказать, что мои эссе окажутся лучше. Окончательное суждение вынесет читатель. Я сознательно, однако, отказался от соблазна следовать легкому пути и старался не жертвовать ради большей занимательности сюжета реальными событиями. Правда, в одном случае я сознательно отошел от этого правила, а в некоторых других позволил себе кое-что домыслить для разрешения загадок, которым до сих пор не находилось объяснений. Я чувствую необходимость остановиться на этом подробнее.

Моей преднамеренной неудачей (в том смысле, о котором я уже говорил) является рассказ «Ночь новобрачных ». Я обнаружил неявную ссылку на историю Карла Смелого и Сапфиры Данвельт в «Истории Англии» Маковея, когда работал над рассказом о леди Элис Лайл. Там похожий эпизод упоминался в связи с полковником Кэрком, однако достоверность его вызывала сомнение. Какие-то парафразы на эту тему перекочевывали из одного сюжета в другой всякий раз, когда речь шла о беспринципных капитанах. Я решил проследить происхождение этого эпизода. Обнаружив, что он впервые упоминается в связи с немецким капитаном Ринсольтом, служившим у Карла Смелого, я попытался восстановить этот эпизод, каким он мог бы быть, введя его в канву происходивших на самом деле событий.

Моя наиболее «скандальная» гипотеза связана с сюжетом «Ночь ненависти». В ее защиту я могу честно сказать, что она, по крайней мере, не более скандальна, чем те домыслы, которые, войдя в историю, считаются несомненными фактами. Иными словами, я утверждаю, что моя реконструкция обстоятельств, сопровождавших таинственную смерть Джованни Борджиа, герцога Гандийского, не менее исторически достоверна, чем любая из принятых сейчас историками, которые обвиняют в смерти герцога его брата Чезаре Борджиа.

В кембриджской «Современной истории» наиболее авторитетные историки этой эпохи определенно утверждают: не существует достоверных доказательств того, что убийцей был Чезаре Борджиа (то есть той версии, которая уже на протяжении четырех столетий считается исторической правдой).

Я уже говорил об этом более подробно в другом месте. Здесь отмечу лишь, что имя Чезаре Борджиа только через девять месяцев после убийства стало с ним связываться; что в течение этого промежутка времени убийство приписывалось по очереди чуть ли не десятку людей; что не было обнаружено достаточно убедительных мотивов (поведения Чезаре); что выдвинутые мотивы при внимательном изучении оказываются надуманными. Создается впечатление, что они были выдвинуты поспешно и в подоплеке содержат политическое обвинение; первыми, кого общественное мнение обвинило в убийстве, были кардинал, вице-канцлер Асканис Сфорца и его племянник Джованни Сфорца, властитель Пезаре; наконец, в «Хрониках Перуджи »Матаразо существует довольно детальное описание того, как Джованни Сфорца совершил это преступление.

Я хорошо понимаю, что Матаразо, возможно, заслуживает не большего доверия, чем любой другой современный хроникер, записавший ходившие в народе слухи. Но, по крайней мере, и не меньшего. И нельзя отрицать, что Сфорца имели серьезный мотив для убийства.

Изложение событий в «Ночи ненависти» представляет собой, по общему признанию, чисто теоретическое описание преступления. Однако оно основывается на всем том, что нам известно об имевших место событиях и о характерах участвовавших в них людей. И если в сохранившихся документах нет неопровержимых подтверждений моей версии, то нет в них также и бесспорных ее опровержений.

В «Карнавальной ночи» я повинен в довольно произвольном объяснении странного и внезапного превращения барона Бьелке из преданного друга и слуги короля Швеции Густава III в его злейшего врага. Моя гипотеза недоказуема, хотя дает возможное объяснение этой тайны.

Не думаю, что мне нужно оправдываться относительно «Ночи в Кёрк О'Филде» об обстоятельствах смерти Дарнли, очень долго считавшихся одним из самых темных мест в истории. Их таинственность заключалась в том, что, когда дом был разрушен взрывом, тело Дарнли вместе с телом его слуги было найдено на некотором удалении от дома, причем оба они были задушены. Выдвинутое мною объяснение, мне кажется, не требует большой фантазии и прямо-таки лежит на поверхности.

В рассказе об Антонио Пересе «Ночь предательства» я позволил себе не так много вольностей, как может показаться. Я близко следовал его собственному сочинению «Relation » [1] Relacion — 1) любовь, любовная связь; 2) рассказ, повествование (исп.). , которое, само по себе заслуживающее особого разбора, должно считаться одним из самых надежных документов. Я лишь изменил соотношение ценностей, придав, в отличие от Переса, большее значение личным мотивам за счет политических. При этом я выделил особую роль отношениям Переса с принцессой Эболи. «Ночь предательства »представлена в форме рассказа внутри рассказа. Этот рассказ вымышлен лишь частично.

За упомянутыми исключениями, я твердо придерживался правила не придумывать лишнего в попытке облечь в плоть и одежды эти выбранные, мною из истории несколько «скелетов».

Я должен добавить, однако, что в тех случаях, когда ученые не пришли к согласию относительно мотивов поступков моих персонажей, там, где факты противоречат друг другу или допускают несколько толкований, я сохранял за собой свободу выбора и уже не отходил потом от предпочтенного мною с самого начала варианта.