Татьяна Осипцова - Ретт Батлер. Вычеркнутые годы

Дочка вбежала в комнату с куклой в руках.

– Солнышко, эта тетя будет твоей гувернанткой, как Гэрриэт. Ты помнишь Гэрриэт?

Кэти кивнула и спросила:

– А у нее есть сын?

– Нет, – улыбнулась Эжени. – Я не иметь детей.

– А кто же будет со мной играть?

– Я с тобой играть.

– Тетя так странно говорит…

– Меня зови мадемуазель Эжени.

– А просто Эжени можно?

– Нет, Кэт, – Ретт притянул дочь к себе и обнял. – Ты уже большая, и надо учиться говорить так, как принято среди взрослых.

– Хорошо, я буду играть с мадемуазель Эжени. Пойдемте в мою комнату, у меня много игрушек.

– Подожди, детка, беги пока одна, нам надо договорить. Итак, мадемуазель Леру, – обратился Ретт к гувернантке, – если вы согласны воспитывать и учить нашу дочь, то будем считать, что мы договорились. Жалованье вас устраивает?

– О, да, мсье Батлер, вы очень щедры.

– Хорошо, в таком случае я забронирую для вас каюту. Корабль в Америку отплывает из Портсмута в среду. Утром в понедельник мы ждем вас здесь.

Путешествие до Нью-Йорка заняло более двух недель, но пассажиры фешенебельного парохода не скучали. Каждый вечер в салоне проходили концерты небольшого оркестра. Кэт, прежде знакомая лишь с ирландской музыкой, была буквально зачарована мелодиями из популярных опер и балетов.

Ретт наблюдал за ней с неослабевающим интересом.

– По-моему, у нашей дочери музыкальный слух, – сообщил он Скарлетт.

После вопросов об устройстве парохода, почему он плывет, а не тонет, Кэт с самым серьезным видом выслушивала его объяснения, и Ретт сделал вывод, что умнее ребенка на свете нет.

Глядя, как Кэти аккуратно расправляет оборки своего нарядного платьица и надевает крошечные браслетики, он видел в ней будущую кокетку Скарлетт. А заметив, что девочка, отказываясь от помощи, карабкается по крутому трапу, подумал, что упорством дочь в него.

– Это удивительный ребенок, – не уставал он повторять.

– И такой воспитала ее я, – гордо улыбалась в ответ Скарлетт.

– Судя по тому, что ты рассказывала, я бы назвал это отсутствием всякого воспитания… – скептически усмехнулся Батлер.

– Именно в этом и заключается мой метод. Полная свобода, никаких сдерживающих рамок, никакого давления. Но ты ведь видишь, при этом Кэти совсем не капризна. Ей все можно объяснить. Она всегда получала, что хотела и что я могла ей дать. А если не могла – я старалась объяснить, почему, и она ни разу не впадала в истерику по поводу отказа.

– Кто бы мог подумать, что из тебя получится столь мудрый педагог!

– Только что ты назвал это отсутствием воспитания, – притворно нахмурилась Скарлетт.

Их шутливые перепалки по разным поводам больше не раздражали ее. Даже за сарказмом и насмешками Ретта она видела его любовь. Пожалуй, никогда в жизни она не чувствовала себя столь счастливой и спокойной и мечтала, чтобы так продолжалось вечно.

Ретт выглядел радостным и умиротворенным, раны его зажили, и он с гордостью прохаживался по палубе, держа за руку дочь, которая своей броской красотой притягивала взгляды публики. Все вокруг отмечали сходство девочки с отцом, и вскоре Кэт задала матери вопрос:

– Тетя сказала, что я похожа на папу. Папа – это тот, кто женился на маме?

Скарлетт улыбнулась:

– Ты все правильно понимаешь. Они хотят сказать, что вы с Реттом похожи. И у тебя, и у него черные волосы, густые брови, вы оба смуглы. Скоро мы с Реттом поженимся, и он станет твоим папой.

– Нет. Сначала женятся, а потом детки родятся. У всех так. У Кэтлин, у Энни, у Маргарет… Сначала была свадьба, а потом дети.

Батлер счел нужным вмешаться.

– Ты права, Кэт. Только дело в том, что у нас с твоей мамой уже была одна свадьба. Давно. Очень давно, когда тебя не было на свете… Потом я уехал, далеко-далеко, и слишком долго не давал о себе знать. Мама решила, что я умер, и стала считать себя вдовой. Ты понимаешь, кто такая вдова?

– Да, вдовы носят черные платья и всегда плачут.

– Потрясающе точное определение! – Ретт и Скарлетт переглянулись. – Так вот, детка, нам с мамой надо опять пожениться, чтобы она не считалась вдовой, а ты стала моей дочерью. Но это просто формальность.

– А что такое формальность?

– Формальность – это то, что на бумаге. Это документы. По документам я пока не отец тебе. Вот когда нам выдадут бумагу, что мы с мамой поженились, тогда я и стану настоящим отцом.

– А сейчас ты какой – ненастоящий?

– Я и сейчас настоящий, – улыбнулся Ретт и подмигнул. – Можешь потрогать. Можешь подергать меня за волосы, за нос. Мне будет немного больно – значит, я настоящий?

Принимая игру, Кэт с серьезной миной ухватила отца за нос и лишь после улыбнулась.

Скарлетт ощутила, что слезы умиления застилают ей глаза. Поморгав, чтобы отогнать их, она сказала:

– Доченька, теперь, когда ты все поняла, можешь называть Ретта папой.

Эжени Леру тоже не преминула отметить сходство Батлера с дочкой и поинтересовалась, отчего девочка называет его по имени. Она спросила Ретта об этом, когда Скарлетт переодевалась к обеду в каюте, а Кэти бегала вокруг кнехтов с толстыми канатами. Пространство огромного корабля казалось девочке новым неизведанным миром, и она активно его осваивала.

– Мы с миссис Батлер были женаты, раньше, – не нашел нужным скрывать Ретт, – потом развелись, и Кэти была рождена вне брака. Так случилось, что я долго не знал об этом. Я жил в Америке, а Скарлетт в Ирландии.

Заметив удивление и любопытство на лице гувернантки, он усмехнулся:

– В жизни всякое случается, мадемуазель Леру. Как только достигнем берегов Америки, мы со Скарлетт вновь поженимся, в Нью-Йорке или в Бостоне, и на родину – а мы с американского Юга – приедем супругами с дочкой.

– Расскажите мне об Америке, мистер Батлер. Я знаю, там была война, из-за рабства. Рабов освободили…

– Лучше бы не освобождали, – пробормотал себе под нос Ретт, но Эжени не успела понять короткую английскую фразу. – Да, вас еще и на свете не было, когда рухнула империя хлопка, государство в государстве, край, богатство которого было создано руками рабов.

– Рабство – это ужасно! – с чувством воскликнула Леру. – Один человек не может владеть другим, как какой-то вещью.

– Наверное, так. Однако около двадцати лет назад, когда разразилась война, почти каждый южанин, даже не имеющий ни одного раба, не согласился бы с вами. И, вы вряд ли поверите, среди них были и негры. Спросите хоть Бетси о довоенной жизни…

– Бетси?

– Вы состроили брезгливую гримасу, мадемуазель, а только что говорили, что все люди равны.

– Конечно, равны! Только я никогда не разговаривала с неграми.

– Привыкайте, скоро вы окажетесь в краю, где чернокожих даже больше, чем белых.

– Так много?