Татьяна Осипцова - Ретт Батлер. Вычеркнутые годы

Стемнело, но полная луна не давала мраку сгуститься, и Батлер решил не останавливаться. Преодолев всего пару сотен футов, он уже обливался потом от усилий и испытывал жажду. Он вспомнил, что ни сегодня, ни накануне не заметил на склоне ни одного ручейка. Джаба гонял лошадей на водопой за две мили.

«Я должен добраться до рассвета, – твердил себе Ретт, – иначе совсем выбьюсь из сил».

Это произошло раньше, чем он предполагал. Путь ему преградила пропасть, расширяющаяся на спуске, и пришлось обогнуть ее, забравшись выше по склону. Камни осыпались под костылем, он только мешал при подъеме, и тогда Ретт пополз. Какое-то время он полз, цепляясь за каменные выступы, не выпуская кирки из рук, но затем потерял ее, не заметив, где. Обнаружив пропажу, он не стал возвращаться, ощущая, что сил встать на ноги все равно не хватит. Не давая себе отдыха, он полз и полз, не раз огибал скалы и расщелины и вскоре уже не соображал, куда движется.

Когда забрезжил рассвет, он понял, что ненароком потерял направление. В изнеможении от усталости, боли и отчаяния он опустил голову на израненные, саднящие кисти рук и забылся тревожным сном. Его разбудило движение воздуха, будто смрадным ветром пахнуло на лицо. Совсем рядом послышалось похлопывание крыльев. Ретт открыл глаза и поднял голову. В дюжине шагов на вершине острого камня устроился лысоголовый гриф и, замерев, уставился немигающим зрачком.

«Прилетел сторожить добычу. Неужели и меня ждет участь того несчастного золотоискателя? Нет, чертова птица, я еще жив!»

Батлер нашарил рукой камень и бросил. Он не попал в грифа, зато спугнул, и тот, соскочив с камня и похлопав крыльями на разбеге, взмыл ввысь. Некоторое время Ретт следил за парящим на фоне светлеющего неба падальщиком, затем огляделся. Его окружали голые камни. У редких кустиков, имевших силы прижиться на склоне, почти отсутствовала листва. Картина выглядела столь безрадостной, что у Батлера упало сердце. Его давно мучила жажда, язык стал жестче наждачной бумаги, а на зубах скрипел песок. Он понимал, что недолго продержится без воды, и из последних сил вновь пополз вперед. Повязка на ноге давно размоталась, и посиневшая распухшая ступня взрывалась болью при каждом движении, при каждом прикосновении к камню. Преодолев очередные полсотни футов, Батлеру почудилось, что впереди он видит зелень. Настоящую зелень, кусты или деревья. Он удвоил усилия, но прошло не менее часа, прежде чем он, уже изнемогающий под жаром солнца, достиг спасительной тени кустарника, выросшего вдоль горного ручейка. Ширина русла указывала на то, что в другое время года поток бывает обильным, но сейчас вода едва струилась по камням и уступам, застаиваясь в немногих углублениях, к одному из которых и припал Батлер, черпая живительную влагу разбитыми в кровь, онемевшими от напряжения ладонями. Вдоволь напившись, он обмыл лицо, пригоршнями выливал воду на волосы, испытывая облегчение от прохладных струек, стекающих по шее за ворот истрепанного пиджака. Затем он наполнил фляжку и наконец опустил в бочажок чудовищно распухшую посиневшую ступню. Через минуту ему показалось, что боль стихает, и он, не вынимая ноги из воды, с облегчением откинулся на спину.

Измученный до предела, он уснул столь глубоко, что не слышал, как к месту обычного водопоя приблизилось небольшое стадо горных коз под предводительством винторогого вожака. Увидев, что место занято, тот замер, постоял немного, поводя чуткими ушами, затем спрыгнул с уступа и повел свой гарем вниз по ручью, искать другую каменную чашу. Ретт не слышал, как другие звери, помельче, приходили к ручью и настороженно косились на спящего человека. Его разбудили резкие крики птицы, взлетевшей из гущи, громко хлопая крыльями.

Батлер приподнялся на локтях и сразу увидел два желтых глаза, уставившихся на него с противоположной стороны ручья. Пятна шкуры хищника терялись в пестрой тени. Леопард, понял Батлер и инстинктивно потянулся к поясу, но тут же вспомнил, что потерял пистолет, и единственное его оружие – выкидной нож за голенищем левого сапога, а до него еще надо дотянуться.

Стараясь не делать резких движений, Батлер присел, не сводя глаз с пятнистого врага, отмечая в сознании прижатые уши, угрожающую складку на носу, встопорщенные чуткие усы и четыре желтоватых клыка в оскаленной черной пасти, готовые в любую секунду капканом сомкнуться на его шее. Ему почудилось, что зверь попятился, но нет, он лишь присел на секунду, готовясь к прыжку. Используя последнее мгновение, Ретт выхватил нож и успел выкинуть лезвие, прежде чем самый красивый хищник на земле взлетел в воздух в надежде вцепиться в горло своей жертве.

Скарлетт не ожидала возвращения мужа раньше, чем через две недели, но между тем на девятый день проснулась с тревожно стесненным сердцем. Еще вчера она пребывала в замечательном настроении, предвкушая успех, а нынче спустилась к завтраку мрачная. Кэт, едва поцеловав мать, тут же поинтересовалась, когда вернется папа.

– Думаю, через неделю, мое солнышко, – ответила Скарлетт, садясь за стол напротив места, которое обычно занимал Ретт.

– Столь далекие путешествия вглубь этой пустынной страны небезопасны, – решила вставить слово гувернантка. – Вельд кишит хищниками и дикарями.

«Прикуси свой мерзкий язык!» – чуть не крикнула и без того расстроенная невнятным беспокойством Скарлетт. Не взглянув на мадемуазель Леру, она обратилась к дочери:

– Ты знаешь, Кэти, что папе не страшны никакие хищники. Он непревзойденный охотник.

– А дикари, они страшные? – продолжала расспрашивать дочка.

– Они негры, детка, вроде Бетси или Джабы. Только живут по-другому.

– А как они живут?

– Чаще всего они кочуют по вельду, добывая себе пропитание охотой, и иногда племена воюют друг с другом, – решила объяснить гувернантка.

– Не порите чепухи, Эжени. Почти все готтентоты мирные скотоводы, – возразила Скарлетт, хотя сама не раз слышала о стычках племен за пастбища или стада буйволов, которых они держали вместо коров. Да и нападения на мирных буров не были редкостью.

– А папа говорил, что у дикарей есть свои колдуны. Они вроде Грэйн. Значит, они добрые.

– Не уверена… – пробормотала Скарлетт, расправляя салфетку. – Чем ты собираешься заняться сегодня, Кэт?

– Сегодня вторник, мадам, – ответила за девочку мадемуазель. – По вторникам у нас английская грамматика и вышивка.

– Я не хочу вышивать! Мне хочется покататься на своем пони.

– Я занята и не могу поехать с тобой. Покатаемся завтра.

– Тогда вместо вышивания я буду рисовать, – заявила Кэт.

– Рисуй, детка. Можешь не вышивать, если тебе не нравится.

– Мадам, – возразила Леру, – так Кэти никогда не научится вышивать! Вы то и дело отменяете занятия.