Ким Балков - Проклятие Баальбека

Ночью поднялась метель, и все дороги и тропы занесло снегом.

Китбуга и Буха-заарин с трудом продвигались по обледенелому перевалу.

Священник сказал, что Черный Хасан живет не в крепости, а в юрте у слепой вдовы. Это он, сговорившись с Гал Нурманом, вызвал метель, и теперь надо держать лук и стрелы наготове. Старец горы находится где-то рядом и внимательно наблюдает за нами.

Китбуга удивлялся Буха-заарину. Священник совсем не чувствовал усталости, хотя он был намного старше рыжебородого потрясателя Вселенной, чья звезда уже давно ушла в закат.

На перевале раздался страшный грохот, и сквозь метель Китбуга с трудом различил огромное, с бычьим туловищем и лошадиным хвостом чудовище, которое заслонило собой белесое небо.

Тумань натянул лук, но чудовище стало резко уменьшаться в размерах, а скоро и вовсе исчезло. Сначала он не понял, что случилось. Однако немного погодя увидел, как Буха-заарин шепчет молитву. На снегу валялся пустой кунган, в котором священник приготовил сильнодействующее вещество из печени изюбря, положившее конец власти злого шумнуса.

Метель улеглась, и на перевале сделалось необычно тихо.

— Я благодарю Тебя, Отец Вечно синего Неба, что Ты дал мне силы победить злого шумнуса! — воскликнул Буха-заарин и стал медленно оседать на землю.

Китбуга бросился к нему на помощь, но священник взглядом остановил его:

— Не дай уйти Черному Хасану.

Тумань осторожно, прижимаясь к скале, пошел по тропе, и скоро в обледенелой расщелине обнаружил желтолицего старца в высокой медвежьей шапке. Он пристально смотрел на Китбугу большими, глубоко посаженными темными глазами, однако его чары уже были бессильны.

Тумань проткнул старца копьем, а потом вырезал у него сердце и совершил жертвоприношение горе.

Небо содрогнулось, нахмурилось, и на землю упали холодные капли очистительного дождя.

Китбуга вспомнил про вдову, что жила неподалеку от крепости, и пошел дальше. Она уже знала, что случилось, и развела на камнях жертвенный костер, который должен был ее поглотить.

Китбуга одним ударом меча отсек старухе голову, а потом разрубил ее тело на части и сжег их.

Он сделал все так, как велел ему Буха-заарин, но не испытал желанного удовлетворения. Напротив, туманя разбирала досада, что два убогих старца едва не остановили грозное монгольское войско.

Когда он вернулся, Буха-заарин был уже мертв. Только теперь Китбуга понял, почему священник, который много лет прожил вдали от людей, напросился в этот поход. Он должен был поразить злого шумнуса, а сделав это, спокойно предал душу в руки Творца Вечно синего Неба.

Внизу грозно заревели боевые трубы. Это Додай-Чербия повел своих нукеров на штурм Аламута, но крепость была пуста. Узнав о гибели старца горы, карматы покинули ее и спустились в долину…

Внизу грозно заревели боевые трубы. Это Додай-Чербия повел своих нукеров на штурм Аламута, но крепость была пуста. Узнав о гибели старца горы, карматы покинули ее и спустились в долину…

Монголы предали Аламут огню и двинулись дальше. На подступах к Багдаду, про который говорили, что его коснулась крылом благословленная птица Хумай, дарующая царственность и бессмертие, они разметали жалкие отряды халибо-солтана и на плечах отступавших ворвались в город.

Не успел Хулагу принять ключи от Багдада, как алые языки пламени охватили копья минаретов и золоченые купола мечетей. Это армяне и сирийцы, воспринявшие поражение халибо-солтана как небесное возмездие за долгие века унижений, стали вершить расправу над ненавистными кадиями и муллами.

Хулагу велел прекратить грабежи и убийства. Он подарил армянскому патриарху дворец халифа, и тот, сравнивая хана с великим Константином, обещал ему любовь и помощь своего народа.

Мечети горели в Алеппо и Хомсе, Дамаске и Баниясе. Владетель Сирии, лукавый Насир, бросил свою страну на произвол судьбы, и Китбуга, посланный ханом для приведения в покорность всех агарянских племен, брал один город за другим. Тумань даже сожалел, что война протекает столь легко и успешно. Нукеры не должны расслабляться.

Китбуга отвел тумэн к Баальбеку. Его охраняла с востока знойная пустыня, растянувшаяся на многие тысячи гадзаров.

Тумань заставлял нукеров днем заниматься воинскими упражнениями, а ночью удваивал караулы, и далеко вперед высылал конную сторожу из асов и башкурдов. Он не очень верил льстивым арабам, которые говорили, что любой монгольский нукер стоит тысячи мамлюков, и они никогда не решатся напасть первыми. Китбуга знал, что в войске египетского султана были только кыпчаки и туркмены. Им нечего терять. Они обрели в Египте новую родину и будут сражаться до конца.

После проверки караулов Китбуга часто уходил на развалины Храма Солнца, разрушенного Хозроем. Напротив обезглавленных колонн и серых каменных плит, беспорядочно разбросанных по мертвому полю, высилась похожая на огромный шатер гора Джебель-Шейх.

Это место обладало какой-то удивительной силой. Китбуга чувствовал здесь горячее дыхание земли. Не раз случалось, что он мысленно садился на аргамак времени и уносился в далекое прошлое. Тумань видел отца, которого не знал при жизни, и Амбагай сохэра, Елюй Амбаганя и белых лебедей, увлекавших его в бесконечную небесную даль.

Однажды Китбуга повстречал на развалинах рослого монаха в грубом черном хитоне и больших кожаных сандалиях на босу ногу.

— Кто ты? — спросил Китбуга.

— Анастас, раб Божий, — ответил монах.

Китбуга с интересом присматривался к монаху. Лицо его заросло густым седым волосом. Были видны только глаза: большие, черные, непонятно о чем скорбящие.

— Это место проклято Богом, — сказал монах.

Китбуга удивленно вскинул брови, спросил:

— Тогда почему ты здесь?

— Хочу вымолить у Бога прощение, — вздохнул монах. — Видишь… — Он показал рукой на большой каменный куб, который стоял на помосте из черного базальта, украшенный луками, стрелами и фигурами тигра, кабана и слона: — Раньше Ливан был подлинным раем. Он утопал в исполинских кедровых лесах, но Каин погубил его.

Китбуге сделалось душно. Он расстегнул тугой ворот тэрлика, и Анастас увидел на могучей груди туманя почерневший от времени кипарисовый крестик.

— Откуда это у тебя? — спросил Анастас.

— Не забывайся, монах, — грубо оборвал его Китбуга.

Анастас понял, что сказал лишнее и отошел в сторону. Туманю стало жаль его. Сказал, подойдя к нему:

— Меня крестили монахи из Диарбекира.

Слабая улыбка тронула лицо Анастаса. Он вспомнил все: обледенелые кручи бактрийских гор, ковыльные кыпчакские степи, белую, с позолоченным верхом юрту Большого Бурхана.