Томас Кенилли - Список Шиндлера

У его соседа, как оказалось, штандартенфюрера ваффен СС, была легкая щетина на щеках, несвежая распахнутая рубашка под шинелью и заляпанные грязью сапоги.

– Добро пожаловать, – с кривой усмешкой сказал офицер, подавая Оскару руку.

Он был довольно симпатичным парнем, на несколько лет старше Шиндлера. Не хватало только, чтобы он оказался подсаженным доносчиком! Но для чего тогда ему оставлять форму и сообщать, что он в столь высоком звании?

Посмотрев на часы, Оскар сел, опять встал и подошел к высоко расположенному окну. В камеру падал свет с прогулочного дворика, но окно было не того вида, чтобы к нему можно было бы прислониться и, глядя на белый свет, забыть о тесноте камеры, в которой можно было сидеть, лишь касаясь коленями друг друга.

Понемногу они разговорились. Оскар был заметно насторожен, но штандартенфюрер болтал без умолку. Как его зовут? Парень назвался Филиппом. Он не считал, что джентльмены в тюрьме должны представляться по фамилиям. Кроме того, настало время, когда у людей остались только имена. Если бы в свое время мы обращались друг к другу только по именам, мы были бы куда более счастливы…

Оскар пришел к выводу, что если этот человек – не доносчик, то у него явное нервное расстройство, скорее всего из-за шока, который он испытал, оказавшись в камере. Он воевал в Южной России, а потом его батальон был переброшен под Новгород, где он и пребывал всю зиму. Затем он получил отпуск, в течение которого посетил одну польскую девушку в Кракове и, по его словам, они «забыли обо всем на свете в обществе друг друга»; его арестовали в ее квартире через три дня после окончания отпуска.

– Как только я увидел эти морды, – рассказывал Филипп, – я тут же решил сделать вид, черт побери, что перепутал даты, – он ткнул пальцем в потолок, давая понять, что имеет в виду учреждение, куда они попали, всех этих эсэсовских бухгалтеров и бюрократов. – Чтобы не выглядело, будто я добровольно решил не возвращаться из отпуска. Но, черт возьми, какое я испытал ощущение свободы!..

Оскар спросил, не довелось ли ему бывать на Поморской. Нет, сказал Филипп, только здесь. Поморская скорее смахивает на гостиницу. А у здешних подонков есть камеры смертников и набор блестящих хромированных инструментов для допросов. Но, кстати, что тут делает герр Оскар?

– Я поцеловал еврейскую девушку, – сказал Оскар. – Мою работницу. В чем меня и обвинили.

Филипп разразился хохотом.

– Ну и ну! Теперь-то у тебя на нее небось не стоит?

Весь день штандартенфюрер Филипп продолжал обвинять СС. Воры и развратники, говорил он. Поверить невозможно, какие деньги гребут некоторые из них. А изображают из себя этаких неподкупных! Да они могут убить бедного поляка, который попробовал стащить кило бекона, а сами живут как ганзейские бароны…

Оскар делал вид, что узнает это все впервые и мысль о продажности, царящей среди рейхсфюреров, больно ранит его, невинного судетского немца, провинциализм которого и заставил его, забыв обо всем, поцеловать еврейскую девушку.

Наконец Филипп, устав от яростного словоизвержения, задремал.

Оскару захотелось выпить. Немножко алкоголя – и время потечет быстрее, и он даже смирится с компанией штандартенфюрера… Если сосед по камере не доносчик, а жертва случайного стечения обстоятельств. Оскар вынул десятизлотовую банкноту и написал на ней фамилию и номера телефонов; на этот раз их было куда больше – до дюжины. Вытащив еще четыре банкноты, он скомкал их в руке и, подойдя к двери, постучал в глазок. Откликнулся рядовой охранник СС, и Оскар увидел в откинувшемся проеме кормушки серьезное лицо человека средних лет. Он не походил на садиста, который может забить бедного поляка до смерти ударами сапога по почкам, но это, конечно, и придавало ему особую опасность в ходе пыток, ибо никто не ждет подвоха со стороны человека с лицом сельского труженика.

Может ли он попросить его принести пять бутылок водки, спросил Оскар.

– Пять бутылок? – переспросил эсэсовец.

Должно быть, этот молодой плохо представлял себе, что значит такое количество. На лице охранника появилось такое выражение, словно бы он раздумывал: не стоит ли сообщить о просьбе Оскара своему начальству.

– Мы с генералом, – развеял его сомнения Оскар, – уговорим на двоих одну бутылку для оживления разговора. А вы и ваши коллеги, вкупе с моей благодарностью, можете воспользоваться остальными. Кроме того, я предполагаю, что человек, обладающий такой властью, как вы, может себе позволить сделать несколько обычных телефонных звонков, чтобы помочь заключенному. Номера телефонов вы найдете вот здесь… да, на купюре. Вы не должны сами звонить по всем. Но передайте их моей секретарше, хорошо? Да, ее фамилия первая в списке.

– Это очень влиятельные люди, – пробормотал эсэсовец.

– Ты полный идиот, – сказал Филипп Оскару. – Тебя расстреляют за попытку подкупить охрану.

Оскар обмер, представив себе такую возможность.

– Это столь же глупо, как целоваться с еврейкой, – добавил Филипп.

– Посмотрим, – ответил Оскар.

Он был напуган.

Однако эсэсовец вернулся и вместе с двумя бутылками просунул в камеру сверток, в котором была чистая рубашка и белье, несколько книг и бутылка вина – все это собрала Ингрид в квартире на Страшевского и доставила к воротам тюрьмы. И Филипп с Оскаром провели неплохой вечерок в компании друг друга, хотя один раз охранник грохнул в металлическую дверь и потребовал, чтобы они перестали орать песни. Хотя алкоголь раздвинул темные стенки камеры и придал убедительность яростным излияниям штандартенфюрера, до слуха Оскара доносились отдаленные крики откуда-то сверху и сухой шелест морзянки, которую пуговицей отбивал по стене какой-то отчаявшийся узник в соседней камере. Только один раз, несмотря на оживление, которое им дала водка, перед ними обнажилась подлинная суть того места, в котором они находились. Шлепнувшись на свою койку, Филипп сдвинул в сторону соломенный тюфяк, и из-под него показалось несколько слов красными чернилами. Ему потребовалось пара минут, чтобы разобрать их – польским он владел куда хуже Оскара.

– «Господи, как они бьют меня!» – перевел он. – Ну и в прекрасный же мир мы попали, друг мой Оскар! Не так ли?

Утром Шиндлер проснулся с ясной головой. Похмелье никогда не мучило его, и он искренне удивлялся, почему некоторые люди так проклинают это состояние. Но Филипп был бледен и мрачен. Утром его увели, и он вернулся, лишь чтобы собрать свои вещи. Днем ему предстояло предстать перед военно-полевым судом, но он предполагал, что его не расстреляют за дезертирство, а направят на курсы переподготовки в Штутгоф. Складывая валявшуюся на койке шинель, он объяснял Оскару, как следует флиртовать с польками. Оставшись в одиночестве, Оскар убил день, читая Карла Мая, которого ему прислала Ингрид, и беседуя со своим адвокатом, судетским немцем, два года назад открывшим свою контору в Кракове. После общения с ним Оскар успокоился. Причина его ареста была именно такова, как ему и сообщили; они не будут использовать его оплошность в межрасовых отношениях как предлог узадерживать его здесь, пока не разберутся во всех его делах.