Николай Кондратьев - Старший брат царя. Книга-1

— Почему не спишь?! Подслушиваешь?

Афанасий дал ему увесистую затрещину. Васек взмолился:

— Ой, не бей, боярин! Все скажу! Разбудил меня царев Спирька. Именем государя заставил тут быть. Замечать, с кем боярин Даниил говорить будет.

Афанасий сразу отпустил парня, сдерживая злобу, сказал:

— Ну, раз велел, стой тут. Да не усни смотри. Запомни: я пришел сюда вместе со Спирькой. Понял?

— Да, боярин.

— И сразу ушел.

— Сразу, боярин.

— А боярич Данила дюже пьян, тут же уснул.

— Уснул, боярин.

Вернувшись к себе, Афанасий не находил места. Малайка Васек, оказывается, Спирькин наушник! Никому не ведомо, что он может наговорить! И тронуть его теперь опасно. Вот незадача. Что он слышал? Как холоп ушел, дверь осталась приоткрытой! Может, с умыслом? Ой-ей-ей! Какие дела!

Царь Иван IV Васильевич, несмотря на свою молодость, просыпался рано, и окружение знало это. Все, кто хотел услужить, старались с восходом солнца быть вблизи его опочивальни.

Накануне Иван уснул поздно, после длительной молитвы. Из молельни он не пошел в «келью», а лег в спальне в большую квадратную кровать под розовым пологом. Проснулся как всегда — только ранние лучи солнца заглянули в окно. Приподняв край полога, Иван выглянул. Около самой кровати на медвежьей шкуре, свернувшись, сладко спал Спиридон. Однако стоило Ивану прошептать: «Спирька», тог уже стоял перед ним:

— Слушаю, государь.

— За Данилкой следят?

— Следят, государь.

— Ступай узнай, кто был у него. А Данилке скажи, чтобы шел ко мне.

Спиридон беззвучно оказался за дверью и тут же вернулся:

— Государь, боярич Афанасий просит допустить немедля.

Иван недовольно спросил:

— Что ему приспичило?

— Спешное дело, говорит.

— Пусть войдет.

Афанасий, сгорбившись, приблизился к кровати. Вид у него был помятый, болезненный, ночью глаз не сомкнул от раздумий. Остановившись, недоуменно смотрел и не мог сообразить, где же за пологом царь. Иван следил за ним в щелочку между половинами полога и размышлял: за чем пожаловал? Наконец разрешил говорить.

— Государь, скрытное дело, дозволь с глазу на глаз.

— Спирька, ты тут? Иди куда послал. — Царь сказал, а сам нащупал под подушкой большой нож, положил его удобнее. Афанасий согнулся еще ниже:

— Государь, вечор мы со Спирькой вошли к Даниле. Он читал твой свиток. — Афанасий замолк, молчал и царь. Потом настороженно спросил:

— Он говорил тебе, что в грамоте?

— Да, государь. По пьянке болтал несуразное.

— Что сказал?

— Говорил, что идут крымцы и ведет их Михаил Иоаннович, якобы великий князь.

Иван отвернул полог и спросил с издевкой:

— Какой же это великий князь, кроме нас?

— Другой, из Литвы. И будто он не признает тебя государем, а хочет на престол московский возвести Юрия Васильевича...

Афанасий увидел на лице царя подобие улыбки, более похожей па оскал. Иван продолжал издеваться:

— Мой брат Юрий Васильевич глух и безгласен. Как он может стать великим князем?

— Афанасий про другого, кой старше тебя, государь. Сын великой княгини Соломонии...

Иван соскочил с кровати, лицо его перекосилось, глаза готовы вывалиться из орбит. Он схватил обеими руками Афанасия за воротник рубахи с такой силой, словно собирался удушить.

— Врешь, подлый! Этого не было в грамоте!

Афанасий прохрипел:

— Слова Данилы, Богом клянусь!

Вошел Спиридон. Ему показалось, что царь отбивается, он выхватил нож, и мгновение отделяло боярича от смерти. Иван это понял, сильно толкнул Афанасия, который упал на колени, и поднял руку. Спокойно, будто ничего не случилось, сказал Спиридону:

— Не тронь. — Пошел, сел на постель. Некоторое время почесывал редкую бороду. Афанасий стоял на коленях, закрыв лицо руками.

— Запомни, Афонька, — Иван говорил раздельно и внушительно. — Никакого разговора у нас не было, и ты ничего не слыхал от Данилки. Забудь все, иначе укорочу тебя на голову! А теперь выдь на минутку. — Когда дверь за ним закрылась, обратился к Спиридону: — Ну?

— У боярича Данилы был только боярич Афанасий. Уложил его спать. Данила много говорил про крымцев, про твоего братца, князя Юрия Васильевича, и другое, а что именно, мой дурак не запомнил. Я дал ему по морде.

Иван закинул ноги на кровать и, укрываясь одеялом, как бы про себя сказал:

— Опередил боярич... Ладно. Кто следил?

— Васек, малайка боярина Прокофия.

— Дурак ты, Спирька. Наушников не бьют. Их либо вешают, либо награждают. Дай малайке семик, он тебе еще пригодится. Что еще?

— Малайка говорил, что поймал его Афанасий gод дверыо и отдубасил...

Неожиданно для Спиридона Иван от души рассмеялся:

— Еще раз ты дурак, Спирька! А я ломаю голову, почему брат на брата пошел? Почему родичи перегрызлись? Ловок Афоня! Зови его сюда.

Вошел Афанасий и повалился около кровати:

— Помилуй, государь! Не ведаю, чем прогневал тебя!

Иван довольно весело посмотрел на боярича:

— Вставай, Афоня, хвалю, что не таился от меня. Но запомни: сказанное мне не повторяй никому, даже на исповеди. Грех на свою душу беру. Понял?

— Понял, государь.

— И еще. Ты не должен сейчас видеть Данилу. Собирайся по-скорому и скачи в Москву. В Разбойном приказе найдешь Юршу, поедешь с ним в Дикое Поле. Отвечает за дело Юрша, ты под его началом.

Афанасий сделал протестующее движение, но вслух побоялся напомнить, что ему не ровня какой-то безродный Монастырский. Однако Иван понял немой протест:

— Я сказал: под его начало. Но будешь при нем моим оком. Понял? Иди. Спирька, крикни Мокрушу и одеваться, быстро!

В это утро произошло небывалое: царь Иван, не дождавшись заутрени, получил благословение Сильвестра и выехал в Москву. Прокофий хотел сопровождать его, но Иван приказал ему остаться в Тонинском, а Даниила взял с собой.

Прохладный утренний воздух разогнал последние остатки хмеля, и Даниил начал соображать, что через час-другой они будут в Кремле, там можно испить холодного кваса. В предвкушении того удовольствия даже улыбнулся и тут же перехватил мрачный взгляд царя. Иван спросил:

— Весело? Какой сон видел?

— Не помню, государь. Никакого.

— Ладно.

От Тонинского отъехали версты три, когда из-за кустов вышел человек. Стражник тут же наехал на него, но, узнав царского палача Мокрушу, осадил коня. Мокруша был одет, как преуспевающий купец, в длинный серый кафтан, в сапоги с короткими голенищами. Сняв мурмолку с отворотами из дорогого меха, он поклонился и негромко сказал, не глядя на царя:

— Сделано все, как ты указал, государь.

— Далеко?

— Не. Может, полверсты.

Иван подозвал Нарышкина:

— Веди поезд. В Алексеевском подождешь меня. Вот этих пятерых оставь, и ты, Данила, оставайся. Езжайте с Богом.