Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь: трилогия

Мамай, не ожидавший поражения, бросил шатер, бросил пестрые ширазские ковры и невольниц и тоже скакал, дико скалясь, истекая бессильем и гневом. Уйти, набрать новое войско, собрать всех, кто может сидеть на коне, и вернуться опять. И отомстить!

Он уже потерял все: войско, славу, успех, даже самую жизнь, но все еще не знал, не догадывал об этом.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Боброк шагом ехал по истоптанному полю, впервые ужасаясь дорогой цене нынешней победы. Трупы там и сям громоздились кучами, друг на друге. От передового полка не осталось никого, от полков левого крыла едва половина, и та разбежалась и разбрелась по полю и по кустам обережья. Только теперь он узнал о поступке Дмитрия. Принесли убитого Бренка, принесли замаранное кровью и землею червленое знамя. Ратники, разбирая трупы передового полка, добыли тела белозерских князей и Микулы Васильича. Опускался вечер. Князя Дмитрия все не могли найти. Погибли из великих бояр: Лев Морозов, Семен Михалыч, Михайло Акинфов, Тимофей Волуй, Семен Мелик и Андрей Серкиз. Боброка уже окружили, уже ждали его приказаний. Владимир Андреич, супясь, рассылал и рассылал вестонош: искать великого князя Дмитрия. Уже гнали захваченные стада, уже там и сям загорались костры, стонали и просили пить раненые. Ввечеру скорый гонец донес весть, что Литва, прослышав о поражении Мамая, снялась и стремительно ушла назад, к Одоеву. Подъезжали новогородские воеводы. Их кованый полк, сторожась литвы, поспешно уходил домой. Потом уже дошла весть, что конная литва пограбила возвращавшиеся через Стародуб новогородские обозы, да и в Рязанской земле тех, кто поехал опричь войска, кое-кого пограбили. Это все, однако, прояснело потом. Где князь?

Нашелся брянский ратник, что спасал Дмитрия ополден от четверых татаринов. Москвич Степан Новосилец видел Дмитрия спешенного, "бредуща едва", но за ним самим гнались трое татар, и ни помочь, ни даже остановиться он не мог. Нашли тело Федора Романыча и горько обрадовали было: князь был и ликом, и статью очень похож на Дмитрия, но тут же и поняли, что обознались. И уже в ночь, привлеченные обещанною Владимиром Андреичем наградою, двое простых кметей, Федька Зов и Федор Холопов, наехали-таки князя, лежащего под срубленным деревом и едва дышащего. Когда его наконец освободили от избитых во многих местах и промятых тяжелых доспехов (на князе, сверх кольчуги, был еще колонтарь с литым тяжелым нагрудником), Дмитрий глубоко вздохнул и вопросил, не размыкая очей:

— Кто тут? И что глаголет?

Владимир Андреич, подскакавший как раз и соскочивший с коня, поднял Дмитрия за плечи.

— Я брат твой, — сказал.

Ран на теле великого князя не было, только синяки и ушибы, да от вдавленного в тело железа затруднило дыхание в груди. Омытый водою и напоенный, Дмитрий скоро пришел в себя. Он сидел, икая, вытаращив глаза, большой, толстый и жалкий, с мокрым от слез и воды лицом, с налипшими спутанными волосами; сидя в волглой рубахе — за чистою сорочкой для князя только что поскакал холоп — и озирая столпившихся вокруг бояр и ратников, все не мог понять, что это не разгром, не конец, что Мамай бежит и они победили.

Боброк подъехал, соскочил с седла, строго потребовал:

— Вина! — Сам обтер походным убрусом, смоченным в вине, лицо и ожерелок князю, шепнул: — Поддержись, смотрят на тя!

Князя подняли. Он стоял на дрожащих ногах и, пока вытирали, пока переодевали в чистые порты и рубаху, в новую ферязь, все не понимал ничего, а посаженный на коня, едва не упал. И, только уж едучи по стану, уразумел, что, верно, победа и он победитель, а не побежденный, как мнил и думал доднесь. Князя уложили в шатре, напоили горячим. Теперь, когда самое страшное осталось назади — Дмитрий жив, и не будет роковой при за престол, — следовало озаботить себя судьбою раненых, навести разрушенные утром мосты через Дон и похоронить трупы.

Вызвездило. Ветер утих. Ночь была задумчива и спокойна. Вот здесь, кажется, здесь они о Дмитрием, что сейчас лежит и стонет в шатре, слушали ночной голос тогда еще не потревоженной степи. На Непрядве тревожно кричали лебеди. Выли волки. Волки подвывали и сейчас, пробегали кустами, подбираясь к трупам. Боброк опустил взгляд вниз. Конь всхрапнул, поматывая мордой и отступая. Крест-накрест, как свалились друг на друга, лежали убитые тут русские воины. Какой-то светловолосый отрок, инок с крестом, верно, шел, поднявши крест, вместе с полками, да так и умер, сжимая святыню в руке, а у него на ногах, размахнувши тяжелую длань и устремив отверстые глаза в небо, свалился, точно в хмельном подпитии, ерник и драчун, один из первых кулачных бойцов на Москве, не веровавший, по собственному признанию, ни в Бога, ни в черта, в порванной на груди кольчуге, в рубахе красной, потемнелой от засохшей крови. Боброк, кажется, даже и узнал мертвого, видел мельком в кулачном бою на Москве-реке. Теперь они лежали рядом, один и другой, добрыми друзьями, дети одного народа, спасшие днесь, на поле бранном, свое грядущее бытие.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

В ином месте нам уже приходило сказать, что судьба была вечно несправедлива к Рязанской земле. Но несправедливее всего оказались и судьба и молва к Олегу Рязанскому, на шесть столетий ославленному пособником и союзником Мамая. Клеймо, не снятое и доднесь.

Каждому, кто приходит в исторический музей или даже просто берет в руки книгу, учебник истории, где приведена схема движения московских ратей к Куликову полю, не может не броситься в глаза интересная подробность: Олег с ратью — ежели допустить, что он был союзник Мамая, — стоял на путях движения московского войска, чуть в стороне, и москвичи шли, оборачиваясь к нему тылом. То есть Олег при желании мог и перенять обозы Дмитрия, и запереть все его войско, отрезав его от Оки и от Москвы. Странное, скажем прямо, отношение было у воевод московских к своему заклятому ворогу!

Сейчас добыты новые материалы, стало известно, что были тайные переговоры, что Олег был союзником Москвы в этот момент, есть исследование, восстанавливающее исчезнувшее рязанское летописание, выяснено, что слух о "предательстве" Олега — его союзе с Мамаем — был пущен уже в 1380-х годах, в пору очередного резкого розмирья с Рязанью, виновником коего был опять же великий князь Дмитрий, а уже затем этот вымысел вошел в летописные своды, стал переписываться от века к веку и обрел, в результате многократного повторения, силу правды… Все это выяснено, но экскурсоводы и сейчас повторяют слова о "предательстве" одного из героических и трагичных деятелей русской истории.

Да! Олег не пришел и, скажем, даже и не мог прийти на помощь к своему недругу. Хотя и приходил не раз! Вспомним рязанскую помочь во время Ольгердова нахождения! Литва была все-таки главным ворогом Рязани, и с Литвою боролся Олег всю жизнь. Удачно и не очень: по-разному! И теперь супротив него, готовясь присоединиться к Мамаю, тоже стояли литовские рати князя Ягайлы. И Ягайло знал, что Олег ему враг. Так что не только затем, чтобы перехитрить Мамая, свалив на того трудноту сражения, а себе оставив преследование разбитого московита, простоял Ягайло не шевелясь в сорока верстах от поля битвы. Они с Олегом уравновешивали друг друга, оба так и не вступив в бой.