Миро Гавран - Юдифь

— Ты думаешь только о себе. Но речь идет о спасении всего нашего народа. Тысячи женщин, тысячи детей могут погибнуть. Подумай, что есть больший грех: допустить истребление всего иудейского народа или разрешить вдове, не девице, но вдове, сблизиться с мужчиной, околдовать его своей красотой и убить.

— Но где я возьму столько сил, столько отваги?

— Молись Богу, и он даст тебе и силы, и доблесть. Здесь, в городе, ты все равно погибнешь. А если пойдешь в лагерь к Олоферну, быть может, спасешь и себя, и нас. В любом случае ты вернешь горожанам надежду. Сейчас они живут без надежды, в унынии, а это богопротивно. Отвечай же мне, что ты предпочитаешь — спасти свой народ или похоронить его. Я не могу тебя принудить ни к первому, ни ко второму.

Наступило тяжкое молчание.

Иоаким и Озия смотрели на меня так, словно от меня зависели их собственные жизни.

И я подумала: в какое же отчаяние погружены эти два высших сановника, если им пришлось обратиться за спасением к слабой женщине. Поистине, они были достойны сожаления.

Я попыталась встретиться взглядом со своей служанкой, но она опустила глаза.

Решение было предоставлено мне.

Удары сердца отдавались у меня в ушах. Я поняла, что каждое мое слово будет невероятно весомым, а также и то, что не стоит давать скоропалительного ответа. Поэтому я сказала:

— Сказать «да» или сказать «нет», не побеседовав с Богом, было бы неразумно. Лишь после молитвы я приму решение, которое смогу осуществить с верой в его справедливость. Разрешите мне провести в молитвах этот день и предстоящую ночь. Завтра в полдень я сообщу вам свой ответ.

Иоаким долго молчал.

Казалось, он был разочарован тем, что я не ответила ни «да», ни «нет», но оставила его томиться неизвестностью.

Наконец, первосвященник кивнул головой в знак согласия, не преминув, однако, заметить:

— Надеюсь, что Олоферн окажется таким же терпеливым, как и я.

В течение следующего дня я мысленно прожила всю свою жизнь и припомнила предзнаменования, указывавшие на то, что я избрана для высшей цели.

Да, я была необычным ребенком, не знавшим общества своих сверстников. В девичестве моя красота и ум вызывали всеобщее восхищение. Потом я испытала горькую участь молодой вдовы.

Едва я стала себя осознавать, как почувствовала, что Иегова готовит меня к великому дню, который даст мне возможность с блеском проявить все мои достоинства, но никогда, даже в страшном сне, не приходило мне в голову, что для этого придется стать блудницей.

Ведь мне была неприятна сама мысль о прикосновении мужчины, и священные супружеские обязанности я терпела как неизбежное наказание. Ни разу не согрешила я ни в делах, ни в помыслах своих.

Более того, к вящему моему ужасу, меня толкал на путь греха первосвященник Иоаким, хранитель и истолкователь Закона, призванный быть защитником веры и справедливости.

Я пыталась найти своими силами выход из западни, в которую меня загнали, обдумывая все обстоятельства судьбы моего города, моей жизни и вражеской осады, определявшей теперь наше призрачное существование.

Но как я ни старалась, я так и не придумала лучшего выхода, чем принять предложение Иоакима.

Слабая надежда на спасение сулила мне неизбежный позор, иначе же неизбежность виделась как безусловная гибель всего нашего народа.

Броситься в пасть зверя, именуемого Олоферном, завлечь его своей красотой, усыпить любовными играми, в которых я не столь уж и искусна, а затем умертвить его мечом — все это, как мне казалось, было выше моих сил.

С другой стороны, прийти назавтра к Иоакимy и сказать: «Нет, я не могу, мне это отвратительно, мне страшно, я слабая женщина, и пусть лучше мы все здесь погибнем» — представлялось еще более позорным и недостойным.

Я предалась молитве, и когда вдохи и выдохи мои уравновесились, а тело обрело естественную гармонию, я обратилась к Господу Богу с такими словами:

— Господи Боже мой, приклонись ко мне, вдове, обрати на меня взор Свой и выслушай мои стенания. Ты создал все, что было раньше и что будет потом. В Твоих руках и настоящее, и будущее, и все происходит так, как задумано Тобою. Все, что Ты захотел создать, явилось пред Тoбою, говоря: «Я здесь, Господи!» Ибо Ты предвидишь все, что должно произойти, и готовишь все пути наши. И вот, ассирийцы гордятся своим войском, и превозносят своих всадников и их лошадей, и пехоту и верят в свои щиты, копья, луки и пращи свои, и не желают в Тебе признавать Бога, зная, что нашему Богу войны ненавистны. Ибо имя Твое — Господь. Сокруши их силу Своей мощью, пригни их к земле гневом Своим. Ибо они задумали обесчестить алтарь Твой, осквернить Храм, где славится имя Твое, и сокрушить железом углы жертвенника Твоего. Если Тебе угодно сделать меня орудием Твоего промысла, существом, призванным изменить ход событий и придать им неожиданный поворот, ниспошли мне смелость и твердость духа, дай мне силы преодолеть отвращение и в смирении своем перехитрить беспощадного врага. Сделай так, чтобы через мои поступки, сколь бесстрашные, столь и расчетливые, Твой народ и другие племена убедились, что Ты — Бог, Господь, что превыше всякой силы и всякой мощи, и что нет иного защитника роду Израилеву, кроме Тебя.

По окончании молитвы на меня снизошел покой. К удивлению моей прислужницы, я направилась в опочивальню и уснула, едва прикоснувшись щекой к подушке.

Проснулась я лишь тогда, когда уже и заря взошла, и пропели последние петухи.

Я провела на удивление спокойную ночь. Начинался день, когда мне предстояло выбирать между жестоким испытанием моих сил и горечью признания в своей трусости.

Пока я одевалась, с улицы донеслись крики, сзывавшие народ:

— На площадь! На площадь! Все па площадь! — гремело по всему городу.

В комнату вбежала перепуганная Шуа:

— Бунт! Начался бунт! Торговцы Эбед и Ифтах приказали своим слугам собрать людей на площади перед Храмом. Они хотят захватить власть в городе.

— А что смотрит городская стража?.

— Они идут на площадь вместе с толпой. Никто больше не верит, что наши вожди в состоянии избавить нас от смерти.

И обе мы направились к площади, причем у меня мелькнула мысль, что, быть может, мои сомнения и размышления будут совершенно излишни. Ведь если народ установит новую власть, то мудрые люди укажут нам выход из капкана, в котором нас держали ассирийцы.

На площадь пришли все, кто был в силах передвигаться.

Толпа уже поднималась по ступенькам к подножию Храма. Торговец Эбед выступил вперед и закричал:

— Священники и городская власть! Покажитесь своему народу! Прислушайтесь к голосу тех, о ком вам поручил заботиться Господь!

Вскоре из Храма вышли священники, а с ними Иоаким, Рубен, Озия и Хабрис.