Ануар Алимжанов - Гонец

— Ох, и великая будет сеча ныне на вашей кайсацкой земле, — потирал руки Егорка. — А что? Не объединить ли мне всех русаков? Своя сотня будет. Есть каракалпакские, туркменские сотни, будет и русская. Потягаемся, кто храбрей и скорей в сече.

— Отныне все решают ханы, — ответил Кенжебатыр, и ему самому показалось, что ответил не он, а кто-то другой. Так непривычно было для него это слово — «хан». Прибыв сюда вместе с батырами, он с первой же минуты почувствовал необычность обстановки. Не только торжественность и величие происходящего, его важность для судеб своих соплеменников и свою причастность к этому событию, но и нечто другое, что больно отдавалось в сердце, рождало глухой протест и злобу. Здесь ему сразу же дали понять, что он из черни, что он не принадлежит к степной знати, к белокостной элите, что он не потомок бая или султана, что даже род его — болатшы — не может быть на равных с другими родами и племенами казахов.

Но, быть может, все это показалось ему? Ведь никто не сказал ему об этом прямо. Его принимали с почетом, как и всех других батыров…

Кенжебатыр впервые в жизни задумался о себе и о своем месте в этом великом скопище людей. Что заставило его задуматься? Слова разодетого, как петух, распределителя мест и юрт для батыров, который, как показалось ему, изо всех сил старался дать понять своими поступками, что он, Кенжебатыр, не может претендовать на место в кругу знати, на место в юртах для почтенных лиц…

— Тьфу! — с досадой плюнул Кенжебатыр. Ему стало стыдно за свои мысли… — Нашел, о чем думать, над чем ломать голову. К чему эта мнительность? Да откуда она?

— Ты что хмурый, опять о своей красотке вспомнил? — спросил Егорка, вглядываясь в лицо Кенжебатыра. — Это, брат, как болячка. Не хочешь, а все одно в голову лезет. Я вот тоже нет-нет да о своей вспоминаю. Была такая. Как пойдет она на ум, так и изба родимая вспоминается и по деревне тоска одолевает. Так я быстро ту думу прогоняю.

— Ты прав, брат, в родных краях, среди родных и горе и обида легче переносится… — задумчиво ответил Кенжебатыр.

Они стояли в ста шагах от огромного белого шатра, в котором проходил совет ханов и султанов. Там же находились великие бии, от батыров там присутствовал Богенбай. Вокруг шатра безмолвно застыла стража. Шатер был обращен лицом к степи, а дальше, чуть ниже по склону, возвышались богатые шестнадцатистворчатые юрты ханов, за ними были рассыпаны юрты и шатры ханской знати и султанов, богачей, еще ниже теснились юрты и шалаши воинов, поваров, табунщиков — всех тех, кто явился сюда, чтобы слиться в огромное людское море. В стороне от белого шатра был вбит в землю железный кол. Возле него на привязи томился одинокий снежно-белый скакун без седла, баз сбруи. Красавец-конь с султаном из совиных перьев на холке. Грива его была заплетена в косички, на хвосте алые и голубые ленты. Не конь, а тулпар.

Поглядывая на белого скакуна, о чем-то переговариваясь меж собой, поодаль на богатых коврах, на атласных подушках полулежали несколько старцев в бело-голубых чалмах. То были хозяева разрушенных джунгарами мечетей Туркестана и Сайрама, люди высокого духовного звания, ходжи, совершившие паломничество в Мекку и потому почитаемые народом как святые. Без их благословения удача не могла сопутствовать в любом большом деле. Они изредка отмахивались опахалами от мух и степенно потягивали свежий кумыс из огромных фарфоровых чаш. Несколько молодых жигитов молча стояли рядом, готовые выполнить любое повеление верховных служителей аллаха. Но ходжам не было дела до них; лениво перебрасываясь словами, они то поглядывали в сторону шатра, то бросали пристальный взгляд на западный склон верхней террасы, где дымились костры над котлами. На свежеструганных осиновых кольях разделывали бараньи туши. Там, вокруг костров, не менее ста мужчин и женщин, засучив рукава, торопливо готовили трапезу для ханской свиты, султанов, батыров. В огромных бурдюках, привязанных к наспех вбитым столбам, молодые женщины взбивали и взбалтывали кумыс. Молодые жигиты на конях без устали подвозили и подвозили к ним кобылье молоко из ближнего лога, где доили кобылиц. Веселые, сытые гончие и дворняжки, радостно повизгивая, гонялись друг за другом вверх и вниз по склонам. Десятки озабоченных конных и пеших, как муравьи, неустанно шныряли от юрты к юрте, от аула к аулу. Одним словом, все говорило о том, что люди ждут какого-то торжественного события, ждут окончания ханского совета. Но из шатра пока никто не выходил. Только безмолвные слуги то скрывались в шатре, то вскакивали на коней и мчались куда-то по срочным делам. А молчаливая стража зорко следила за тем, чтобы никто кроме слуг не приближался к шатру. Нетерпеливо, звонко заржал белый скакун. На его голос откликнулись другие, что стояли у дальней коновязи под охраной туленгутов. То были отборные рысаки и прославленные скакуны султанов и батыров, заседавших сейчас в главном шатре.

Наблюдая за происходящим вокруг и занятый своими мыслями, Кенже опять вспомнил о Сании и не заметил, как к нему подъехал Таймаз.

— Что, брат Кенже, думы одолевают?.. Нечего томить себя. Все будет решено там, — Таймаз указал на шатер. — А нам важна сила рук. Голова перед боем должна быть свободна от всякой ерунды. Уже близок час. Видишь, глашатаи что-то учуяли, на коней сели, а вон погляди на даулпаз [73] Боевой барабан. для особо важных событий. Какой-то жигит уже в готовности стоит возле него. Собирается бить тревогу или призыв. Ему все равно! — Таймаз, как всегда, был весел, подтянут, его шлем сверкал в лучах уже поднявшегося к зениту солнца. Но здесь, на вершине террасы, не ощущалось жары. Мягкий свежий ветер летал по травам.

Не успел Кенжебатыр ответить Таймазу, как зашевелилась, забеспокоилась стража. На почтительном расстоянии от шатра застыли в ожидании приказов гонцы, глашатаи. Медленно перебрасываясь словами, начали подниматься с мест почтенные слуги аллаха. Взоры всех обратились к белому шатру. Кенжебатыр и Таймаз прошли поближе к гонцам.

Вот откинут тонкий персидский ковер, раскрылась дверь шатра, и показался великий имам степи.

Он торжественно направился к ожидавшим его ходжам и муллам. Батыр Богенбай вышел из шатра в сопровождении Тайлака и Санырака. Лицо Богенбая было спокойно, глаза задумчивы. Он быстро окинул взглядом террасы, на мгновение обратил взор в безбрежную даль степи, постоял немного, будто вспоминая о чем-то, но заметив Кенжебатыра, Егорку и Таймаза, широко улыбнулся, пошел им навстречу.

— Ну, пора, жигиты! Скачите, выводите войско! — раскрыв огромную пятерню, он обвел рукой холмы, раскинувшиеся у ног батыров. — Священный час настал! Скачите, готовьте сарбазов. Пусть победители битвы на берегах Буланты и Боленты станут впереди! Всех на коней! Слава создателю! Ныне великие бии обратятся к сарбазам и народу!..