Татьяна Корсакова - Приди в мои сны

Приказчик спрыгнул на берег первым, осмотрелся, улыбнулся и, не дожидаясь остальных, направился прямиком к Игнату.

– Кто такой? – спросил, окинув цепким, все подмечающим взглядом.

– Игнат Вишняков. Работаю здесь.

– Не вижу, что ты работаешь. Вижу – стоишь, бездельничаешь. – Кончик кнута многозначительно щелкнул по земле, поднимая в воздух серое облачко пыли.

Игнат мог бы отобрать кнут, намотать его на жилистую, загорелую шею чужака, и никто бы не успел ему помешать, но он не стал. Не за тем он тут. Однако интуиция подсказывала: с появлением этого, с хлыстом, станет хуже, многим хуже.

– Ну, чего молчишь? Язык проглотил? – Хлыст продолжал поднимать в воздух облачка пыли. Зрелище завораживало почти так же, как случающиеся в озере время от времени водовороты. – Где этот ваш гений? Где архитектор, я спрашиваю!

Ответить Игнат не успел. Август услышал шум, сам вышел из маячной башни.

– С кем имею честь? – спросил он с вызовом и грудь выпятил.

– Назар Сиротин, новый управляющий, – представился чужак, но руку подавать не стал. – А вы, надо думать, тот самый архитектор.

– А что с Кириллом Тихоновичем? Отчего же он не приплыл? – Слова про «того самого архитектора» Август проигнорировал.

– А Кирилла Тихоновича Сергей Демидович уволил. Плохо он работал. Все вы тут плохо работаете, – добавил и улыбнулся хищно. – Но теперь все изменится, в отличие от бывшего приказчика я свое дело знаю. И мои люди тоже.

«Его люди» к тому времени уже подошли, стали стеной. В их многозначительном молчании не чудилась даже, а явственно читалась опасность.

– Мои люди тоже свое дело знают. – Август воинственно уперся кулаками в бока. – И я не позволю всяким там…

Договорить ему не дали, змеиное жало хлыста щелкнуло прямо у носков его ботинок, и Берг испуганно, совсем по-бабьи, взвизгнул, а потом густо покраснел.

– Что вы себе позволяете?! – прохрипел сдавленно, словно бы в приступе астмы.

– Пока еще ничего особенного, – Сиротин продолжал улыбаться, – но позволю, если вздумаете мне перечить. Уверяю вас, мастер Берг, у меня на то имеются все полномочия. Сергей Демидович крайне недоволен тем, как продвигаются дела на острове. Медленно вы тут работаете, очень медленно. Да я и не удивляюсь, – рукоять хлыста уперлась Игнату в грудь. – Вместо нормальных работников понабирали всяких калек.

Все-таки Кайсы многому его научил. Самообладанию так уж точно. Игнат не сломал ни рукоять, ни пальцы, эту рукоять сжимающие. А хотелось, очень хотелось.

– Игнат мой помощник. – Август встал между Сиротиным и Игнатом. – Он очень хороший работник, так что я попросил бы вас…

Сиротин вдруг расхохотался, запрокинул лицо к хмурому небу.

– Говорили мне, что вы с великими странностями, мастер Берг. Не соврали. Сам вижу, со странностями. Нравится вам убогих опекать, дело ваше, но имейте в виду, с вашего калеки я спрошу как со здорового. Здесь вам не богадельня.

– Пожалуюсь, – прошипел Август. – Сергею Демидовичу пожалуюсь на ваше самоуправство.

– А и жалуйтесь! Вас мне трогать не велено. К гениям, хоть и блаженным, следует относиться с пиететом, а вот все остальные на этом острове переходят под мою власть и меня одного должны слушаться.

– А если ослушаются? – Август сжал кулаки и вздернул подбородок, чтобы казаться выше.

– А если ослушаются, – Сиротин многозначительно оглянулся на свою свору, – я знаю, как их вразумить. Но давайте не будем о печальном, я здесь не за тем. Соберите-ка мне всех, кто есть на острове, да побыстрее!

И Август не посмел перечить, только покраснел еще сильнее.

– Спокойнее, мастер Берг, – сказал Игнат едва слышно. – Не надо его злить. Пока…

Они собрались у колодца, все четырнадцать человек, считая охранников. На чужаков они смотрели сторожко и неприветливо, и только Тайбека происходящее, кажется, нисколько не волновало. Разве только на сиротинский хлыст он поглядывал с интересом. А разговор получился короткий. Да и не разговор это был вовсе: говорил только Сиротин, остальные молча слушали.

Предчувствие Игната не подвело. Появление этого человека, которого псы промеж себя звали Сироткой, не принесло здешним обитателям ничего хорошего. Сиротка был недоволен всем, что видел: и работой, и работниками. Его недовольство выражал мелко подрагивающий, как гадючий хвост, кончик хлыста.

– …И чтобы никакого мне безделья! Ишь, что удумали, на три дня работу бросать! Не за то вам деньги платят.

– Так полнолуние же, барин! – подал голос один из мужиков, то ли самый смелый, то ли самый безумный.

– И что с того? – Глаза Сиротки сузились, а хлыст он переложил из одной руки в другую. Игнат подозревал, что обеими руками приказчик владеет с одинаковой ловкостью. – С каких это пор полнолуние стало препятствием в строительном деле?

– В другом месте, может, оно и не препятствие, вот только на Стражевом Камне все по-другому. – Манипуляций с хлыстом строитель не заметил или не придал значения.

– Здесь все будет по-моему. – Засвистел рассекаемый хлыстом воздух, и картуз строителя слетел на землю. Вместе с клоком волос.

– Мне еще надобно повторять? – спросил Сиротка ласково. – Пока Сергея Демидовича нет, я ваш единственный хозяин и меня одного вы будете слушаться. А кому такой расклад не по сердцу, того я не держу. Скатертью дорога.

Вот только было в его голосе что-то такое, от чего сразу становилось ясно – тот, кто надумает уйти, пожалеет.

Так оно и вышло. Сбежать решили двое из тех, кто на острове работал больше года и о полнолунии знал не понаслышке. Уйти им дали, только недалеко. Обезображенные их тела нашли в лесу, поблизости от Чернокаменска. Разбираться не стали, привычно списали на диких зверей. Но город после появления в нем Сиротки с его бандой словно затаился. Ушло с улиц веселье, голоса стали глуше. Про Сиротку рассказывали много, и по большей части рассказы эти были страшные. О том, что он лют и опасен, знал весь Урал. Но был он еще и хитер, ошибок не допускал, следов не оставлял, как и живых свидетелей. А слухи – это всего лишь слухи. Злотников нашел себе достойного помощника.

С появлением на острове Сиротки работа по обустройству потайных ходов практически остановилась. За строителями всегда присматривал кто-нибудь из Сироткиной своры, и не просто присматривал…

Тайбек всего лишь замешкался после обеда, тряпицу свою он всегда складывал с величайшей тщательностью, не обращая особого внимания на понукания того, кого они между собой называли надсмотрщиком, а свои дали прозвище Шрам из-за безобразного, тянущегося через все лицо шрама.

Шрам был невысок, но крепок и, как успел заметить Игнат, прочему оружию предпочитал гладкую, без единого сучка палку, которую использовал как посох. До поры до времени…