Филипп Ванденберг - Гладиатор

Вителлий не без удовольствия глядел на возлежавшую напротив него Мариамну, которая совершенно спокойно восприняла замечание мужа. Ее алые губы касались сейчас роскошной черно-синей грозди винограда. Взгляд Вителлия остановился на ее пышном, уже так хорошо знакомом ему теле. Мысленно он сорвал тунику с ее плеч и с наслаждением прижался лицом ко впадинке на груди.

Голос Ферораса вернул его к действительности.

— Мне сообщили, что римлянки буквально осаждают твой дом!

Вителлий смущенно улыбнулся, отпил большой глоток из своего кубка и промолчал.

— Все они хотят увидеть мужчину, ради которого пошла на смерть весталка Туллия, — продолжал Ферорас.

— Замолчи, Ферорас, — прервала его Мариамна. — Ты же знаешь, как больно слышать об этом Вителлию. Зачем бередить старые раны?

— Я вовсе не хотел причинять тебе боль, Вителлий, но я человек деловой. Драма жрицы Весты, как бы ни была она огорчительна, заметно повысила твою рыночную стоимость. Гладиатор, на победу которого делают ставки мужчины, — хороший, несомненно, гладиатор, но еще лучший гладиатор — тот, кто снится по ночам римлянкам. Потому ты должен орудовать своим членом так же ловко, как и своим мечом. Если ты хочешь стать идолом толпы, тебе нужны победы не только на арене, но и в постели. Запомни только одно: никогда не влюбляйся в женщину, с которой спишь, потому что это станет началом твоего конца. Любовь означает зависимость, а гладиатор должен быть свободен. Жена богатого сенатора должна ощущать, что шансов добиться твоей взаимности у нее столько же, как у бедной вольноотпущенницы. Так что давай женщинам то, что они от тебя хотят, а потом расставайся с ними.

Мариамна вскочила на ноги.

— Чудовище! — гневно выкрикнула она и выбежала из комнаты. Тертулла последовала за матерью.

Ферорас указал большим пальцем себе за плечо.

— У нее уже взрослая дочь, а душа десятилетней девчонки. Для нее Венера остается богиней чистой любви, а для меня это богиня торговли чувствами. Все в жизни сводится к торговле, и любовь — древнейший вид ее. Или ты придерживаешься другого мнения?

Да, охотнее всего ответил бы Вителлий, да, я другого мнения. Я любил девушку, прекрасную, как цветок, а ее изгнали, словно собаку со двора, только лишь потому, что она принадлежала к другому народу. У Вителлия, однако, не хватило мужества возразить своему покровителю, и он ответил:

— Нет, конечно же, я согласен с тобой.

— Что тебе необходимо, так это любовная связь с какой-нибудь красавицей, — продолжал Ферорас, — связь, о которой будет говорить весь Рим.

Вителлий с трудом сглотнул, молча глядя на Ферораса.

— После твоего выступления в цирке Нерона я устрою праздник, на который будут приглашены красивейшие женщины Рима. Возможность встретиться с мужчиной, убившим льва, доведет их до полного экстаза. Тебе надо будет только улыбаться — все остальное можешь предоставить мне.

— Отцы… — консул Гай Випстан изо всех сил старался добиться внимания. — Отцы отечества! — начал он снова, но шум, стоявший в курии, заглушал его слабый голос. С Форума также доносились возбужденные возгласы толпы, собравшейся несмотря на ненастную весеннюю погоду. Снова и снова над мраморной роскошью площади звучало одно и то же имя: «Агриппина».

— Отцы отечества! — повторил консул и, хлопнув в ладоши, начал выкрикивать: — По случаю смерти Агриппины император прислал нам следующее послание. «От Нерона Клавдия Цезаря Августа сенату и римскому народу. Я, Нерон Клавдий Цезарь Август, оповещаю вас о смерти моей матери Агриппины. Вчера вечером Агриппина покончила с собой после того, как потерпело неудачу замышленное ею покушение на мою особу. Агерин, вольноотпущенник и ее доверенное лицо, был схвачен, когда с мечом в руке пытался приблизиться ко мне. Агриппина желала стать моей соправительницей и заставить преторианскую гвардию принести присягу на верность ей. Подобный же позор был уготован сенату и всему римскому народу. Когда же ей было в этом отказано, она начала в злобе своей отвергать положенное ей содержание и подталкивать многих видных граждан к необдуманным и опасным поступкам. Скольких трудов мне стоило не дать ей проникнуть в курию и начать излагать свои бредни иностранным посланникам. Вы помните, разумеется, о многих мерзостях, совершенных при моем предшественнике Клавдии, мерзостях, в которых повинна опять-таки одна Агриппина. По этой причине я, Нерон Клавдий Цезарь Август, полагаю, что смерть Агриппины является благом для нашего государства».

— Так! — хором закричали сенаторы. — Воистину так!

— Во всех храмах следует принести жертвы богам, избавившим страну от страшной катастрофы.

— День рождения Агриппины следует объявить несчастливым днем.

— Праздник Минервы, в день которого были раскрыты умыслы Агриппины, следует ежегодно отмечать проведением игр!

Сенатор Оллий, не любивший оставаться в стороне при обсуждении любого вопроса, потребовал установить в курии золотые статуи Минервы и Нерона.

Хотя по всему городу ходили самые диковинные слухи о смерти Агриппины, причем многие утверждали, что Нерон лично убил свою мать, все эти предложения получили одобрение сената. Тем самым положение императора укрепилось еще больше, а римляне могли теперь спокойно вернуться к своим любимым развлечениям.

Расположенное за городом Марсово поле напоминало сейчас огромный муравейник. Весь Рим был на ногах. Жаждущие развлечений римляне с напряжением ожидали, что же предложит им молодой император. Ведь теперь народ оценивал своих владык не по успехам на поле боя, а по тому, какие они устраивали зрелища.

Цирк, который Нерон ценой невообразимого количества жизней рабов сумел воздвигнуть всего за один год, имел пятьсот девяносто метров в длину, сто метров в ширину и вмещал сто тысяч зрителей. По обеим сторонам расположенного в торце здания главного входа высились словно устремленные в небо башни. Над входом возвышалась пятиметровая колесница-квадрига, на которой правил четверкой лошадей отлитый из чистого золота император. Золотисто-желтый песок арены приятно контрастировал с темным деревом галерей, находившихся за последним рядом каменных трибун. Доставленный из Египта огромный обелиск, которому насчитывалось уже не менее полутора тысяч лет, был помещен в центре арены таким образом, чтобы ее можно было использовать и для состязаний колесниц. Служил он также и сценой для представлений совсем особого рода.

На самых верхних башенках огромного здания прозвучал сигнал труб — на почетной трибуне появился император. Народ, собравшийся в цирке и вокруг него — для сотен тысяч римлян мест вокруг арены все-таки не хватило, — восторженными криками встретил своего повелителя. Игры начались.