Валериан Правдухин - Яик уходит в море

— Это што, это все враки! — шипит он презрительно. — А вот я вам расскажу…

И он принимается вдохновенно врать, но так, что и сам уж начинает верить тому, что он когда-то нарочно выдумывал для братишки Тольки. Теперь он уже не знает, что правда в его рассказе, что выдумка, а что просто воспоминание о своем прежнем вранье. Он верит, что он в самом деле держал дикую лошадь за гриву, что действительно отбился поясом с бляхой (а тогда у него бляхи и в помине не было!) от волков и что топтал ногами змей… Его слушают с разинутыми ртами. Даже Васька забыл о своей высокомерной улыбке, и она сейчас бессмысленно стынет на его веснушчатом лице. Минуты бегут незаметно. Все забыли о предстоящей драке со старшеклассниками. В душе — мир и тишина, как бывало когда-то дома по вечерам. Как немного надо для счастья человека!

— А што, братцы, сделал бы кажный, если бы кажному из нас дать силу, как богу? — волнуясь заранее от того, что скажут ему на это друзья, говорит задыхаясь Митя Кудряшов своим особо звонким голосом.

— А ну, ну… Давай все по очереди!

Веньку зазнобило от Митиного предложения. Только представить себе, что бы он натворил на месте бога!

— Начинай ты сам, Митряй!

Кудряшов кашлянул и, нервно пощипывая свои серые, как конопля, кудри, начал:

— Я знаю, как сделать, чтобы всех в счастливые произвесть!.. Кажному человеку, где бы он ни проживал, по хорошему каменному дому с палисадником, чтоб за квартиру хозяину не платить и чтобы крыжовнику в нем сколь хошь… Дома все одинаковые, чтобы не завидно никому. Кажному по мешку денег ни за што, ни про што и амбар с мукой, чтобы на мельницу не тащиться и еще вдобавок по доброй коняге — ездить на базар. Ну и в придачу, будто приданое, рублей на тыщу. Что кажный пожелает, то и купит: лодку с сетями, ружье, собаку, пчел, платье вышитое, золотое кольцо, брильянт али штаны бархатные… Что хошь кажный!

Улыбки счастья мелькали на лице рассказчика — возле глаз, рта, носа. Видно, что ему их не удержать и кажется, вот-вот они его взорвут, как порох.

— И еще и еще! По такому вот мешку вяземских пряников!

И Митя раскинул руки, как бы намереваясь обнять всю землю.

— Губа — не дура, язык — не лопата! Чего захотел!

— М-да! — аппетитно вздохнул Паша Сахаров и облизнулся.

— Ну, а ты, Шальнов, как? Что бы сделал?

Алеша заерзал по койке, заулыбался смущенно.

— А я бы даже не знаю, что сделал. А, пожалуй, можно кое-что и сделать… Чтобы всем легко было, так пусть никто не помирал бы никогда и не хворал бы…

— А земли бы тогда, дурак, где на всех взял? Хватило б нашей, думаешь?

— Хватило б. Еще как! Научились бы и на луну полетели бы… Да и здесь по степи места немало…

— У казаков перенять землю хочешь, поди?

— Тогда все будут одинаковые. Ни казаков, ни мужиков. И чтобы на всем свете ни одного бедного, а то как нехорошо глядеть, если у людей есть нечего. Голода чтоб никогда не было, как нынешний год… А то бегу я третьеводни мимо Каревского магазина на Михайловской. Все покупают, чего хотят. Конфет, пряников. А на дворе дождик, сыро, а на углу старуха стоит, трясется вся, глаза у нее в слезах, и видно, что она одным-одна на свете, брошенная — и такая-то злость напала на меня. Не знай, как сказать, вот взял бы всех людей и погнал бы из домов — и сызнова, все сызнова, по-новому!.. Если люди сами на всех не могут наработать хлеба, одежи, — надо машин наделать. Пускай машины косят, шьют, куют и свет, как в Америке, нам дают. Все, все за нас делают… Ну, чего бы я еще захотел? Вот разве, чтобы войны не было… Лучше бы было, играли бы в войну — ну, на кулаки, что ли, там, если охота, но без крови, а с песнями.

Алеша опять застенчиво и косо улыбнулся, и чтобы отвести от себя внимание товарищей, поглядел вопросительно серыми своими глазами на Блохина:

— А ты как бы, Вась, на боговом месте распорядился?

— Я-то?.. Я бы так исхитрился. Я бы произвел переселение по трем отделам… Все мы знам, мы хорошо все знам…

Васька важничал и старался походить на ученого, объявлявшего о величайших своих открытиях. Он даже почесал пальцами свою щеку так же, как это делал в торжественных случаях Степан Степанович Никольский.

— Все мы знам, на земле с испокон веков проживают люди, в аду — черти, в раю — ангелы. А почему такая горячая обида людям и чертям, никто не знат и знать не жалат. Вот я бы первым делом ангелов чилижной метлой из рая — кышь! А на их место всех людей без разбору: атаман ли ты али вестовой, архирей али церковный колокольщик или просто, как наш швабра Игнатий. «Живи, братцы, вовсю! Яблоки жри без разрешениев, не опасайся! Гуляй себе по райскому саду, как соловей, с женами под ручку… Всем по паре крылышек. Летай без зазреньев совести бабочкой, сок собирай за пазуху!» Чертей бы на землю переправил… Ну, конешно, одел бы их маненько. Хвосты бы в штаны позапрятал, мужскую амуницею ихнюю принакрыл бы. А с ними рази Яшеньку одного оставил бы для порядку. Пусть будет чертовым учителем! Чертям бы после жаркого ада здесь, на земле, здорово бы показалось. Они ее обработали бы живым манером. Раем бы сделали. Они, черти, ух здоровущи!

— А ты их видал?

— Доводилось, — спокойно ответил Васька и продолжал:

— А ангелочков бы всех за хвосты и по этапу в ад. Шагом арш! Катись колесом без спиц и обода! Я бы им перышки расправил, крылышки расчесал. Узнали б они у меня, как мучить других! — погрозил Васька кулаком в сторону старшеклассников, и все ребята это поняли сразу, но не хотелось сейчас даже думать об этом. — Ну, конешно, поревели б они маненько, но это не вредит… Слез у них при их житье запасы большие… Вот и вся недолга!

Ребята заулыбались уже при первых Васькиных словах. К середине рассказа они все лежали вповалку на койке, держась от хохота за животы. Они были сейчас в таком состоянии возбуждения, что им все это великое переселение ангелов, людей и чертей представилось на самом деле — живо и непосредственно.

— А бога… бога ты куда бы дел? — дерзко, сквозь хохот спросил Венька.

— Бога?.. Я, значит, с ним ссориться бы не стал. Сказал бы ему: «Шагай, дедушка, куда сам хошь, по добру, по здорову, хошь на землю, хошь в ад!» В рай бы его, конешно, не пустил бы. Но! — Васька погрозил пальцем на иконы, висевшие в углу спальни. — Но только у меня теперь без хитростев и без обману!

Долго не могли успокоиться ребята. Хохотали. Они выбрасывали из себя загнанный в глубину их существа большой запас радости и мальчишеских сил.

Играющие в карты сердились. Громкий смех мог привлечь не вовремя надзирателя. Кто-то зло и завистливо выкрикнул с полу:

— Чего разоржались, как жеребцы? Щука наплывет!

«Щука» — было общей кличкой для воспитателей.

Алеша, мотая от смеха головою, мягко ткнул кулаком валявшегося на койке Веньку: